В. П. Самаренко — кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы Астраханского государственного педагогического института им. С.М. Кирова, литературовед, специалист по фольклору Поволжья
7 февраля 1724 года Петром Первым в Петербурге был издан указ об учреждении Академии Наук, открытие которой состоялось 25 декабря 1725г. Это явилось крупным событием в истории развития науки, образования и культуры нашей страны.
Основание в России центра научной мысли пробуждало у представителей нашего народа, всегда стремившегося к знанию, тягу служить Родине на поприще науки.
Среди замечательных деятелей Академии наук ХVIII-го столетия почетное место принадлежит нашему земляку Василию Кирилловичу Тредиаковскому, первому из числа русских людей, получившему звание профессора — академика.
В.К. Тредиаковский родился в 1703 г. в Астрахани в семье приходского священника. Из-за отсутствия тогда русских школ в городе он поступил учиться в только что открытую римско-католическими монахами Латинскую школу.
Семья Кирилла Яковлева, отца Василия, была большой и постоянно терпела материальную нужду. С раннего возраста Василию приходилось помогать отцу. Он состоял певчим архиерейского хора, работал по хозяйству и в огороде. Закончив курс обучения в Латинской школе, девятнадцатилетний юноша, обуреваемый стремлением продолжить свое образование, намеревался отправиться в Киев для поступления в Киева- Могилянскую академию. В феврале 1722 года он получил на руки паспорт, но выехать из Астрахани не смог.
Имущественные недостатки семьи, воля родителей не позволили молодому поповичу осуществить заветное желание. В надежде, что юноша «угомонится» и оставит охоту к учению, родители женили его на дочери сторожа губернской канцелярии Федосье Фадеевой. Знакомство с только что прибывшим в Астрахань учителем впервые открывшейся здесь начальной школы в 1722 году – Иваном Трофимовым – выпускником Славяно-греко-латинской академии, встречи и беседы в том же году с И.Ю. Ильинским находившемся в свите князя Д.К. Кантемира как секретарь и воспитатель Антиоха Кантемира, видимо, вновь пробудили непреодолимую жажду познания. Летом 1723 года он отъехал в Москву, оставив в родном городе молодую жену, родителей и всех родственников.
В Москве он был зачислен в состав учащихся Славяно-греко-латинской академии, единственного в ту пору здесь высшего духовного заведения. Здесь он пробыл всего лишь два года. Затхлая атмосфера, царившая в стенах богословского учебного заведения, претила и не удовлетворяла интересы даровитого астраханца. В конце 1725 года он вновь совершил более смелый побег за наукой. Тайно от академического начальства Тредиаковский бежал из Москвы в Петербург, откуда в начале 1726 года выехал с «оказией» в Голландию. Принятый здесь в дом русского полномочного министра Ивана Гавриловича Головкина, Тредиаковский, наряду с выполнением различных письменных поручений, усиленно самостоятельно занимался изучением французского языка. Овладев им в совершенстве, Тредиаковский отправился «пешком ради крайней бедности из Антверпена в Париж для снискания наук с таким намерением, чтобы потом принести пользу отчеству своему».
Свыше трех лет он обучался в Сорбонне, лучшем из европейских университетов, математическим, гуманитарным, философским и богословским наукам. Как в Голландии, так и в Париже он проживал в доме русского князя Александра Борисовича Куракина.
Человек высокообразованный, блестящий знаток многих европейских языков, лишь на шесть лет старше Тредиаковского, А.Б.Куракин, оценив способности и разносторонние познания соотечественника — нищего поповича, предоставил ему приют и помог завершить курс университетского образования.
Положение иждивенца-приживальщика в доме князя тяготила молодого студента. 1 декабря 1727 года он решил обратиться из Парижа к Святейшему Правительственному Синоду с просьбой об оказании денежной помощи.
Тредиаковский писал: «…прибыл я, по всегдашнему моему желанию в Париж, где уже в такой бедности нахожусь, что не только не могу содержать себя, успевая в науках, но и дневной пищи лишен был бы несомненно, ежели бы его Светлость князь А.Б. Куракин, почитай отеческую милостью сожалея, не принял меня к себе в дом на время…».
Далее он писал о причине, заставившей его отправиться на чужбину: «… в моем намерении никогда не было, чтобы, объезжая чужестранные государства, только насыщать новинами юношескую курьезность, но, чтобы успевать в науках, к которым я имею охоту…».
Тредиаковский скромно просил Синод «определить жалование (то есть назначить стипендию – В.С.) , которым бы я мог себя пропитать в Париже, также и науки мои… привести к окончанию».
Просьба эта осталась неуваженной на том основании, что Тредиаковский оставил Московскую академию «без указу». По возвращении на родину в сентябре 1730 года, Тредиаковский узнал, что его супруга, родители и все близкие родственники умерли во время эпидемии чумы, свирепствовавшей в Астрахани в 1727, 1728 годах, а его «отеческое наследие, все по рукам растащено».
Вскоре он стал работать переводчиком в Академии наук, а с 1733 года был зачислен в ее штат на должность секретаря. В его обязанности входила «при необходимости чтение лекций, занятия и старания о чистоте слога российского языка, как стихами, так и прозою, завершение работы над начатой им грамматикой, делать переводы с иностранных языков и трудиться над лексиконом…» (т.е. словарем – В.С.) .
С того времени Тредиаковский погрузился в громадную литературную деятельность. Он писал научно-теоретические работы всю свою жизнь. Им было написано много исследований, статей, книг, которые явились огромным вкладом теоретического мышления, во многом основополагающим для дальнейшего развития теории и истории русской литературы, русского языка, философии, истории, теории искусства, русской литературной критики и прочее.
Кроме оригинальных сочинений им за 38 лет сделано немало переводов, составляющих несколько десятков томов. Помимо названных трудов Тредиаковского, непосредственно связанных с вопросами русской науки, пламенной любовь к которой была пронизана вся его жизнь, он без всякой оплаты, сверх своих прямых обязанностей, перевел целый ряд опер, комедий и интермедий для придворного театра и написал экстракты к ним с итальянского, латинского и французского языков. Ему приходилось делать переводы од с немецкого языка.
Целый год бесплатно он обучал французскому языка президента Академии Кейзерлинга и два года русскому языку принца Антона Брауншвейг-Люксемубргского.
Переводческая деятельность Тредиаковского была исключительно широка и разнообразна. Первым значительным переводом молодого русского ученого был роман французского писателя Поля Таллемана «Езда в остров любви». Появление в печати в 1730 году первой в России книги светского содержания, повествующей о любовных чувствах и переживаниях юноши и девушки, было необычным для того времени, так как светская литература бытовала только в рукописном виде.
Роман «Езда в остров любви» вызвал огромный интерес у дворянской публики, а у представителей духовенства резкое раздражение и порицание. По этому поводу Тредиаковский писал, что книгой «придворные вполне довольны. Среди принадлежавших к духовенству … другие обвиняют меня … говорят, что я первый развратитель русской молодежи … но оставим этим тартюфам их суеверное бешенство».
Обскуранты стали обвинять автора романа в том, что он пропагандирует самую атеистическую философию и грозили Тредиаковскому тем, что его «кровь еретическая прольется».
Важнейшей заслугой Тредиаковского является преобразование им русского стихосложения. Его роль как основателя нового принципа стихотворного ритма совершенно бесспорна.
В трактате «Новый и краткий способ к сложению российских стихов» он первый указал тонический принцип, как наиболее соответствующий природным свойствам русского языка.
Основываясь на изучении особенностей русского языка, Тредиаковский использовал в качестве главного источника русское народное песенное творчество. Опираясь на фольклор в преобразовании стихосложения, Тредиаковский писал: «всю я силу взял сего нового стихотворения из самых внутренностей свойства, нашему стиху приличного; а буде желается знать, но мне надлежит объявить, то поэзия нашего простого народа к сему меня довела». В русской народной поэзии Тредиаковский услышал: «сладчайшее, приятнейшее и правильнейшее разнообразие ее стоп..» и возвел его в принцип.
Этот труд Тредиаковского составил эпоху в истории русского стихотворства. «Стих начавшего стопой прежде всех в России» писал Тредиаковский, соответствует правде. «Новый краткий способ…» открывал невиданные горизонты поэтам последующего времени в совершенствовании своего художественного мастерства.
Тредиаковский справедливо писал, что сколько бы ни было написано стихов разными авторами, в их поэтическом творчестве заложены плоды и его труда.
В содержательной работе «О древнем, среднем и новом стихотворении российском», объединяющей вопросы стихосложения с вопросами истории русской литературы, Тредиаковский дал критические оценки русских поэтов раннего периода.
Эта статья, являющаяся первым серьезным трудом по истории русской поэзии, до середины XVIII века и поныне не утеряла своего значения. В этом трактате, излагающем двухвековую историю русской поэзии, он дает высокую оценку творчеству нескольких поэтов – силлобистов, которые, по мнению, автора, достойны занять место рядом с лучшими стихотворцами других народов. При этом он особенно подчеркивает плодотворную литературную деятельность русских поэтов-разночинцев, поповичей и ученых-монахов.
По широте привлеченного материала, по стремлению исторически подойти к вопросу о развитии поэзии, труд Тредиаковского представляет собой значительнейшее в XVIII веке филологическое исследование.
Тредиаковский был горячим защитником русских культурных традиций. Он неустанно выступал против засилья в науке латинского языка, являвшегося в ту пору для всех обязательным. Оспаривая искусственно созданную необходимость для науки в общем языке, он доказывал, что такого языка для всех народов нет, а есть и существуют только свои национальные языки.
Тредиаковский ратовал за чтение лекций в Академии наук и в университете на русском языке, призывал соотечественников, работавших в Академии наук переводчиками, прилагать свой труд в разработке и упорядочивании русского литературного языка, на котором можно полно и безошибочно выражать тончайшие оттенки мысли, понятные всем россиянам.
Считая святой обязанностью каждого переводчика «о природном своем языке больше, нежели о всех прочих попечение иметь». Тредиаковский утверждал, что язык народа есть выражение его духовного склада, что русский язык стал «совершеннейшим, приятнейшим и в будущем придет к совершенной своей высоте и красоте».
Называл русский народ «наиславнейшим, наипонятнейшим и наихрабрейшим». Тредиаковский подчеркивал, что его язык много «и обилия, и красот, и сил, и приятностей имеет», что ему «природа даровала все изобилие и сладость языка… эллинского, а всю важность и сановность латинского».
Первые десять лет работы Тредиаковского в Академии совпали с периодом на престоле Анны Иоанновны, крепостное право при которой приняло небывалое до того размеры. В это мрачное время фактическим правителем России был фаворит царицы Бирон.
В годы его самовластия доносы, пытки и казни навели на всех такой ужас, что даже в кругу семьи люди боялись сказать слово правды. Тюрьмы и крепостные застенки были переполнены заключенными. Всюду слышалась страшное, грозное и роковое «слово и дело».
Эпоха крепостного права была временем необузданного произвола сильных над слабыми, высших над низшими по службе и сословной принадлежности. Аристократическая знать, дворяне, помещики с презрением смотрели на людей не знатного происхождения.
Битье батогами, дранье кошками, пощечины, кулачная расправа, издевательства и глумление над людьми простого звания были типичными явлениями в практике господ.
Несчастной жертвой самодура кабинет-министра Волынского оказался бесправный и беззащитный ученый-разночинец Тредиаковский.
Выросший и воспитанный в обстановке чванливого боярского быта и склада аристократической семьи, Волынский отличался высокомерием, спесью и грубостью в обращении со своими подчиненными и людьми незнатного происхождения.
В бытность астраханским губернатором, где он чувствовал себя неограниченным властелином, сатрап Волынский хорошо знал молодого поповича, резко выделявшегося среди местной молодежи своей образованностью и общей культурой.
Зимой 1740 года Анна Иоанновна стала часто болеть, хандрить и страшно скучать. Усилия вельмож развлечь чем-либо ее были напрасными. Ни итальянская музыка в опере, ни балы, ни маскарады, ни карты, ни бильярдная игра, ни драки шутов-дураков и дур между собой не вызывали улыбки на лице царицы.
Один из придворных подал мысль построить ледяной дом. Царица согласилась и предложила организовать в ледяном доме маскарад, с комической свадьбой шута Голицына и калмычкой Бужениновой. Распорядителем этого возмутительного торжества был Волынский.
Труд крепостных и затрата на эту нелепую затею народных средств были колоссальны. Волынскому пришло на ум сочинить стихи к шутовской свадьбе, он вспомнил про поэта Тредиаковского и приказал привезти его. Затем, не говоря ни слова, не слушая объяснений, жестоко избил Тредиаковского, сказав: «жаловаться можешь кому хочешь – я свое взял, а ежели и впредь будешь сочинять песенки, то паче того достанется!»
Вопиющая гнусная расправа Волынского над ученым, целиком посвятившем себя делу науки и просвещения своей страны, свидетельствует о полном отсутствии законности в России того времени, о произволе господ, в руках которых находилась власть, деньги и сила.
Тредиаковский писал: «бедному человеку с такой высокой персоной тягаться весьма трудно и суд получить невозможно, кроме горшей еще погибели».
Народная мудрость гласит: «с сильным не борись, а с богатым не тянись».
Случай с избиением Тредиаковского Волынским очень пристрастно изложен писателем XIX века Лажечниковым в романе «Ледяной дом». Этим произведением автор сослужил себе недобрую славу у позднейших потомков и вызвал негодование своих современников. Решительно возражая против обрисовки в романе личности Тредиаковского, А.С. Пушкин писал Лажечникову: «За Василия Тредиаковского, признаюсь, я готов с вами поспорить. Вы оскорбляете человека, достойного во многих отношениях уважения и благодарности нашей. В деле Волынского играет он лицо мученика. Его донесение Академии трогательно чрезвычайно. Нельзя его читать без негодования на мучителя».
Жизнь Тредиаковского-разночинца с невероятно большим трудом пробившегося к науке, служит явным примером тому, насколько было трудно человеку из «низов» работать на благо своего народа.
Тредиаковский — поэт
Оригинальное поэтическое творчество менее значительно, чем его теоретические работы. По признанию самого Тредиаковского, он стал писать стихи еще в годы обучения в Славяно-греко-латинской академии. В общем сложности им создано немало стихотворных произведений самых различных жанров. Ему первому принадлежит бесспорная заслуга введения в нашу литературу басни, элегии, оды, эпиграммы, песни и многих других жанров, впоследствии так превосходно развитых и засверкавших под пером многочисленных русских поэтов.
Тредиаковский не обладал тонким поэтическим дарованием, но всегда был поэтом-ученым, поэтом-филологом. Однако для своего времени его опыты имели важное значение и представляли огромную ценность.
Своими учеными экспериментами он прокладывал пути дальнейшего обогащения и художественного совершенства русской поэзии.
Поэзия Тредиаковского разнообразна и по тематике. В его ранней «Элегии на смерть Петра Великого» оплакивается «мудростей хранитель, своего государства новый сотворитель». «Стихи похвальные России», написанные за границей, выражают теплые чувства любви к родине:
Начну на флейте стихи печальны,
Зря на Россию чрез страны дальны…
Сто мне языков надобно б было
Прославить всё то, что в тебе мило.
Одой «На взятие Гданьска» он первый ввел в русскую поэзию этот жанр.
Борясь за светский характер литературы, Тредиаковский первым написал немало «песенок любовных».
В программной «Эпистоле от российской поэзии к Апполлину» поэт обращался к богу стихотворства посетить Россию, обещая встретить его в «новом уборе» (т.е. реформированном стихосложении – В.С.). Тредиаковский здесь впервые выразил стремление ввести русскую поэзию в среду других европейских литератур как равноправную.
Ода «Вешнее тепло» написана не с целью официального прославления представителей царского двора, а в похвалу весне, природе. Никто из предшественников и современников Тредиаковского не создавал пейзажной лирики, не уделял такого пристального внимания описанию жизни природы.
Взволнованностью и гордостью патриота преобразованной страны проникнуты стихи «Похвала Ижерской земле». Здесь воспевается город, возникший там, где «прежде дебрь была», за короткий срок сравнявшийся своей красотой с древними городами и ожидающий в будущем посланцев и всех стран мира.
Похвала Петербургу переплетается в стихотворении с похвалой Петру, но не переходит в прославление царствующей императрицы.
«Строфы похвальные поселянскому жителю» — одно из самых ранних русских стихотворений, где противопоставляется счастье деревенской жизни с её «святой простотой городской суете и пышности».
Тредиаковский — языковед
Тредиаковский внес немалый вклад по общим и частным вопросам языкознания: истории и теории языка и языковой политики. Кроме «Речи… к членам российского собрания», о которой упоминалось выше, он оставил огромный труд «О русском правописании», где высказал мысли о важности и значении развития русского литературного языка и упорядочении русского правописания.
Мысль, выраженная в трактате, представляет собой новаторскую смелость. Он предлагал так называемое «фонетическое письмо» — «писать так надлежит, как звон требует». Здесь же он обнаружил большую эрудицию по истории русских алфавитов, предлагая исключить из русского алфавита буквы церковно-славянские «КСИ», «ПСИ», «ФИТУ», «ЯТЬ», «ТИТЛА» и другие.
Тредиаковский — переводчик
Большим успехом у современников Тредиаковского пользовался его перевод государственно-политического и авантюрного романа Джон Барклай «Аргенида». В этом переводе заключалась защита просвещенного абсолютизма в условиях развития феодально-абсолютистского строя России.
Вместе с оправданием самодержавного правления а «Аргениде» давался и урок царям.
В «Преуведомлении» к роману Тредиаковский писал, что Барклай своим произведением хотел «предложить совершенное наставление, как поступать царю и править государством, чтобы избежать всякого рода бедствий и потрясений».
В романе осуждались мятежные вельможи и рисовался идеал «просвещенного монарх», управляющего без деспотизма и тирании.
Большое познавательное и воспитательное значение имел его перевод многотомной истории древнего мира, написанный французским историком Шарлем Ролленом.
Тредиаковский стремился дать соотечественникам лучший свод знаний по истории античного мира. Всего им было переведено 30 томов.
Переводы Тредиаковского вскоре же стали популярными и распространились по всей стране.
Подписчиками на эти издания были и астраханцы. Они получали книги всех 30 томов через гарнизонную школу, находившуюся в крепости.
Великий революционер-демократ Н.Г. Чернышевский с чувством глубокой благодарности писал об исторических переводах Тредиаковского.
«Эти сочинения, еще ничем не заменимые для русского читателя, и да будет почтен нашею признательностью трудолюбивый ученый, который, быть может, и не надеялся, что переводы его будут заслуживать чтения в 1855 году».
Особенный интерес русских читателей вызывали четыре тома «История римских императоров», где сурово бичевался порок на троне, критиковались цари-тираны, узурпаторы и деспоты. К ряду томов Тредиаковский написал пространные предисловия, в которых в завуалированной форме изложил целый курс «естественного права» и этики.
Поэма «Феоптия, или богозрение»
Закончив работу над поэмой «Феоптия», Тредиаковский, зная, что в середине XVIII столетии клерикалы стали усиленно преследовать в русской науке и литературе все сомнительное и шедшее вразрез с учением церкви, обратился в Синод с просьбой рассмотреть содержание поэмы и дать свое разрешение на печатание её в Москве в синодальной типографии.
Разрешение автор получил со свидетельством, что в поэме «нет ничего противного». Однако товарищи директора типографии, бывший учитель в Славяно-греко-латинской академии Афанасий Пельский и справщик Григорий Кондаков усмотрели много противного Священному Писанию. Они, продержав у себя поэму целый год без движения, направили выписку со своим мнением. Сделав ряд выписок, цитат из поэмы они указывали: «оное находится противно Священному Писанию, по Божественному Писанию солнце не ходит».
По видимому выписка этих обскурантов повлияла на Синод, «Феоптия» осталась не напечатанной, а рукопись её более двухсот лет считалась утраченной.
Задача, которую поставил перед собой Тредиаковский в этой поэме, была грандиозной. Он хотел уместить в поэму все содержание современной научной мысли, всё, чего достигла наука в объяснении важнейших вопросов мироустройства.
По содержанию это своего рода поэтическая энциклопедия. Знаменательно, что автор проявил большую эрудицию не только в близкой ему области – теории литературы, но и в вопросах философии, эстетики, естествознания, астрономии, физики и других наук.
Поэма «Тилемахида»
В переводческой деятельности Тредиаковского особое место занимает созданная им героическая поэма «Тилемахида». В её основу был положен роман французского писателя Франсуа Фенелона «Приключения Тилемаха». Роман написан прозой. В нем автор подверг суровой критике абсолютную монархию Людовика XIV. Книга долгое время находилась во Франции под запретом. Тредиаковский по своему интерпретировал самые оппозиционные части романа Фенелона и тем самым умело, тонко, но резко критиковал правителей государства и их окружение.
Тредиаковский сделал перевод прозаического романа стихами. Он первый в нашей литературе создал образец героической поэмы, написанной особым стихотворным размером.
В поэме красной нитью проходить осуждение вельмож-льстецов, страшного порока при дворах – подхалимства. Он писал:
Горе! Чему цари бывают подвержены часто…
Часто мудрейший из них уловляется в сети не чая.
Добрые ждут, пока не взыщутся и призовутся,
А государи почти не способны снискать оных.
И далее:
О, злополучен царь, что толь открыт злых коварствам:
Он погиб, когда ласкательств не отревает
И не любит всех вещающих истину смело.
Он окружен такими людьми, которые правду
Не допускают всегда доходить к повелителю прочих.
Тредиаковский подчеркивал, что:
Царь толь мало любим, что к приятию милости царской
Льстят царю во всем и — во всем царю изменяют.
Такие стихи на русской почве, где при царских дворах всегда процветало ласкательство и лицемерие со стороны придворной знати приобретали особый смысл.
Проповедуя идеи просвещенной монархии, ратуя за ограничение власти монархов законами, Тредиаковский писал, что цари должны любить своих подданных, быть умеренными в своих страстях и желаниях, избегать неги, портящей царей.
Боги царем его не ему соделали в пользу,
Он есть царь, чтоб был человек всем людям взаимно.
Людям свое отдавать он должен целое время; и что тот царь, которого любит народ, который властен над ним, проявляет заботу о нем, все же должен быть ограничен законами: «Законы над ним во всем же властны, конечно…».
Поэт обвиняет правителей, которые растранжиривают народное богатство, жестоко изнуряют подданных ради удовлетворения своих непомерных страстей.
Царь-сибарит, в неге воспитанных и в надмении грубо свирепом,
Ставит людей на за что, думая, что все они сделаны были для него.
А он отличается от них естеством особого рода.
Резко нападал Тредиаковский на царей-тиранов и смело говорил о них. Он включил в поэму такие строки о смерти царя-злодея Тира:
…одного не нашлось при том человека,
Кой бы тужил по царю,
Издохшем скоропостижно;
Смерть его спасение всем и людям утеха.
В поэме значительное место занимает тема мира между народами на Земле, Тредиаковский называет мир «сладчайшим»: «В брани спасения нет, все просим спасительница мира». Сурово осуждая войны и ьех, кто их развязывает, Тредиаковский писал:
Брань — величайшее из всех зол есть…
Смертоносная она и самым тем людям, кои ее начинают.
Цари, начиная войну ради своего честолюбия и стремления подчинять себе другие народы, неминуемо разоряют и своих подданных.
Война для всех приносит неисчислимые бедствия – протекает бесчинство, портятся нравы: «земледелие, художества вянут, молчат и законы».
Цари-победители, властвуя над другими народами,
Держа их в неволе «и рабстве преподлом» против
Их воли, пользуются «ложной честью».
Всяк победитель есть человек, которого боги в гневе своем посылают
На род человеческий, смертных царства опустошать,
Разносить страх, ужас повсюду, бедность, отчаяний зло, и
Сделать только рабами – есть человеков вольных
Колико своей по природе.
Пропагандируя идеи мира, естественного права и просвещенной монархии, Тредиаковский рисует картину идеальных порядков в царстве Миноя.
Всяк работает здесь, а никто не богатится не мыслит …
Каждый довольно за труд свой мнит себя награжденным…
Лишних же всяких вещей и всего преизбытка презорство
Навык к труду, от гульни отврат, и от праздности вредной.
К доброму и добродетели в них горячая ревность
Благо большое … здравие, сила, … мужество,
Мир, тишина и согласие обще…
Вольность всех граждан, изобилие нужного в жизни…
Переложение прозаического произведения в жанр стихотворной героической поэмы потребовал от Тредиаковского больших усилий и мастерства. Он успешно справился. О «Тилемахиде» А.С Пушкин говорил: «Любовь к его Фенелонову эпосу делает ему честь, а мысль перевести ее стихами и самый выбор стиха доказывает необыкновенное чувство изящного».
Тредиаковский и его академическое окружение
В Академии наук Тредиаковскому пришлось работать в пору, когда в её стенах раздавалась почти одна иноземная речь. Среди иностранцев были замечательные ученые, как: Л. Эйлер, Б.Бернулли, Я.Герман, Г.В.Рихман и др., которые своими трудами внесли большой вклад в развитие русской науки.
Однако было немало и псевдоученых прибывших в нашу страну, прибывших в нашу страну «на ловлю счастья и чинов».
Искатели лёгкой наживы, наглые и жадные проходимцы, не любившие и не уважавшие народ, приютивший их, смотрели на него как на источник личного благополучия и не верили в его творческие силы и способности.
Один из них писал: «Если мало-помалу эти господа (то есть русские – В.С) в состоянии составить Академию, то я буду там очень рад, но знаю, что никогда дело не пойдет на лад, особенно в России, когда выпущенный на волю подмастерье, открывает лавку подле лавки своего хозяина».
Несмотря на противодействие российских «недоброхотов» Тредиаковскому первому по указу Елизаветы Петровны было присвоено звание профессора в июле 1745 года.
12 августа того же года он произнес в академическом собрании замечательную речь на латинском языке «о красноречии». Речь Тредиаковского вызвала недовольство некоторых из иноземцев-академиков. Спустя некоторое время на страницах одной из немецких газет была опубликована пасквильная заметка, где давался поклёп на русскую нацию. В ней говорилось: «… хотя Петр Великий и его достославные наследники употребили всё, чтобы сделать своих подданных образованными, чтобы споспешествовать процветанию учености в их государстве, однако они не были в состоянии достигнуть этой цели, несмотря на их старания. Таким образом, видно, что Петербургская Академия много утратит своей славы и значения, когда туда не будут более вызваться ученейшие иностранцы, но на их места в общественные наставники будут назначаться природные русские».
Академическая служба Тредиаковского была сопряжена с огромными трудностями, исходившими, главным образом, из засилья чужеземцев, сознательно мешавших подготовке и работе научных кадров из числа русских людей.
«Временные гости России», как называл Тредиаковский профессоров-иностранцев, приняли в свою среду первых русских профессоров Тредиаковского и Ломоносова весьма недружелюбно, однако в течение десяти лет они вынуждены были в какой- то степени мириться.
Личные несчастья (он три раза лишался имущества при пожарах), мытарства и помехи, испытанные Тредиаковским в прошлом, представляли собой полбеды. Беда ожидала его впереди. Началась она со дня обсуждения проекта нового регламента в Академии наук, представленного Таубертом. В нем предусматривалось, что иноземные ученые должны занимать первенствующее положение в Академии. Против этого выступил Тредиаковский и, защищая национальное достоинство, написал письменные протест на имя президента Академии К. Разумовского.
Смелое и решительное выступление Тредиаковского за честь русского народа, носившее глубоко патриотических характер, вызвало ожесточенную ненависть к нему со стороны Шумахера, Тауберта, Миллера и других.
Предложенный Таубертом регламент не получил дальнейшего хода. Со стороны лиц, занимавших руководящее положение в Академии, были предприняты самые гнусные меры против Тредиаковского. Ему стали препятствовать в публикации его оригинальных трудов, открыто выражать неприязнь, допускать грубость в обращении с ним.
Подобное наглое поведение чужеземцев, бесчинствовавших в Академии, объясняется тем, что за их спиной стояли представители отечественных сановных кругов, поддерживающих недоброхотов русской науки.
Осенью 1755 года к дому Ломоносова было подкинуто «подметное» письмо. В этом грязном пасквиле под видом критики содержалась клевета и «злодейские ругательства» в адрес Г.Н. Теплова, заправлявшего вместе с Шумахером и Таубертом всеми делами Академии.
К. Разумовский, формально занимавший пост президента Академии, вел беспечный образ жизни, не любил книг и не написал ни единой строчки научной работы. Во время двухлетнего пребывания Разумовского за границей к нему «в смотрение и предводительство» был поставлен Григорий Теплов. С той поры он пользовался неограниченным влиянием на молодого вельможу и управлял за него всеми делами. Склонный к деспотизму, он честолюбивый Теплов вскоре вошел в тесный союз с Шумахером и Таубертом, нисколько не дорожив честью и достоинством своего народа.
Подозрения в сочинении письма провокационного характера пали на Тредиаковского. Удушливая атмосфера вокруг него стала еще более тяжелой. Доведенный до последней степени, он вынужденно прекратил хождения в Академию.
Объясняя президенту Разумовскому причину прекращения посещения Академии, Тредиаковский писал: «…презрение ко мне, полагаю я две причины. Первая, протест моего несогласия… из предложений Тауберта… Не согласился и не подписался я для того, что Академический регламент противен указом Петра Великого … правоте натуральной и чести академиков российских, из которых … по большей части должны впредь составлять Академическое собрание. Вторая – ложное подозрение на меня о сочиненной неведомо кем критике, на сочинение господина советника Теплова. Сие подозрение столь мне дорого стало, что едва я себя с отчаяния добровольной не придал смерти…»
Прекратив посещение Академии, Тредиаковский не оставлял свои огромные научные работы. Однако ему пригрозили прекращением выдачи жалования. За поддержкой он обратился с прошением к царице, где, указав, что он в течение 28 лет служил при Академии, просил освободить его от службы «надлежащим порядком». Этого только и ожидали давно недруги Тредиаковского. Вскоре, через подьячего они прислали ему в насмешку частную записочку с извещением, что он уволен со службы. Оскорбленный, Тредиаковский потребовал от академической канцелярии копии официального определения, где бы говорилось «об увольнении меня, профессора, самого первого из российского всеподданнейшего народа .. члена императорской Академии наук … бывшего на службе до старости верно, ревностно и усердно … принесшего как пользу … всему обществу, так и чести Академии наук».
17 июня 1759 года он писал «… хотя и уволен я от академической действительной службы … однако не могу никогда быть отрешен от принадлежности к Академии наук как профессор … и как член Академии, имеющий на это диплом».
23 июля 1759 года ему был выдан аттестат за подписью Разумовского, в котором говорилось, что «по долговременной службе Тредиаковский к повышению чина достоин».
Последние 9 лет своей жизни он работал не покладая рук, занимаясь сочинениями и переводами. Вся его жизнь была подчинена делу патриотического служения отечественной науке. Он считал, что «нет ничего в смертной сей жизни, которое могло быть толь изрядное, толь честное, толь похвальное, толь необходимое каждому гражданину … и по должности гражданина …, как чтоб Отечество своё любить, к нему во всю жизнь усердие иметь, пользу его наблюдать, всякое зло и отвращать и отгонять, от неприятелей оборонять, еще и кровь свою за спасение его проливать…»
Этот священный долг сына своего народа и русской земли Тредиаковский выполнял с честью.
Незадолго до смерти он писал: «исповедую чистосердечно, что после истины, ничего другого не ценю дороже в жизни моей, как услужение, на честности и пользе основанное, достопочтимым по гроб мною соотечественникам».
Тредиаковский за 4 месяца до своей смерти сделал перевод философской повести «Задиг» Вольтера. Тяжело больной он извещал директора кадетского корпуса И. Голенищева, распорядителя типографии, что «… упадая еще с самого начала года из болезни в болезнь … лишился употребления ног; так что ни по хижине моей не могу пробресть, без земной помощи, имея однако еще несколько действительности голову, глаза и руки».
6 августа 1768 он умер в крайней нужде. Погребен на Васильевском острове, на Смоленском кладбище в Петербурге. Защитник и проводник национальной культуры, Тредиаковский отличался изумительным трудолюбием. Он работал так много, что Н.И. Новиков писал, что Тредиаковский «… в 1745 году, но именному указу пожалован профессором красноречия. Сию почесть и достоинство имел он первый из России… Сей муж был великого разума, много учения, обширного знания и беспримерного трудолюбия… Полезными своими трудами приобрел бессмертную славу: и первый в России сочинил правила нового Российского стихосложения, много сочинил книг, а перевёл больше того, да и столь много, что кажется невозможным, чтобы одного человека достало к тому столько сил… При то, не обижаясь, к его чести, сказать можно, что он первый открыл в России путь к словесным наукам, а паче к стихотворству; причём был первый профессор, первый стихотворец и первый, положивший толико труда и прилежания в переводе на российский язык преполезных книг».
А.Н. Радищев, называя Тредиаковского «тяжеловозом», предсказал, что «Тредиаковского выроют из обросшей мхом забвения могилы…»
А.С. Пушкин неоднократно высказывал свою высокую оценку деятельности Тредиаковского. Он писал: «Его грамматические и филологические изыскания очень замечательны. Он имел о русском стихосложении обширнейшие понятия, нежели Ломоносов и Сумароков… Вообще изучение Тредиаковского приносит более пользы, нежели изучение прочих наших старых писателей…»
Прошло 250 лет со времени смерти Василия Кирилловича Тредиаковского, его богатое наследие пока еще во многом остается не изученным, а труды его по-прежнему составляют библиографическую редкость.