Из книги «Путевые впечатления в России»
Если изучить историю усилий, которые прилагал Петр I, чтобы не только укрепить свое влияние на Черном и Каспийском морях, но и овладеть ими, станет ясно, что он был твердо намерен вернуть Астрахани ее прежний блеск и направить через нее в свое государство товары, производимые в Индии. Он самолично отправился в Астрахань и осмотрел в устье Волги места, пригодные для навигации и представлявшие для судов наименьшую опасность сесть на мель. Доверяя только голландцам, он поручил им обследовать берега Каспийского моря, примыкающие к его владениям. Он наметил место для карантинной гавани, и когда в недавнее время, лет двадцать тому назад, после того как начатое строительство дважды прекращалось, строители пришли к тому, чтобы строить карантин там, где он находится сейчас, в архивах города был найден проект Петра I, указывавший для архитекторов то же самое место.
Дело в том, что Петр оценил особое местоположение Астрахани и понял, какую огромную роль она играла в XII, XIII и XIV веках в торговых взаимоотношениях Европы и Азии. Расположенная в устье самой крупной судоходной реки в Европе, она, сверх того, связывала Европу через Каспийское море с Туркестаном, Персией, Грузией и Арменией, а также перекидывала своего рода мост суши шириной в 15 лье к Дону и центральным провинциям русской империи, к Черному морю, Босфору и Дунаю.[11]
Ведь в самом деле, до того как Васко да Гама в 1497 году вновь открыл морской путь вокруг Мыса Доброй Надежды, уже открытый в 1486 году Бартоломео Диасом, пряности, ароматические вещества, духи, ткани, кашемир и многое другое не имели иного пути, как через Евфрат, и кончался он в Исфахани.
Там этот путь разделялся надвое: одна его ветвь кончалась на Черном море в Эрзеруме; другая через Тегеран и Астерабад вела к Каспийскому морю, а следовательно, в Астрахань. Оттуда караваны с Кубани и Волги доставляли товары на Черное море, а с Черного моря они поднимались вверх по Дунаю, в Венеции составляли конкуренцию тем, что шли из Тира, и, распространяясь к северо-западу, двигались дальше, обогащая Брюгге, Антверпен, Гранд, Льеж, Аррас и Нанси. Именно для того, чтобы завладеть столь выгодным путем, генуэзцы появились в тех местах в 1260 году, заняли побережье Тавриды и продвинули свои торговые конторы вплоть до города Тана, что на Дону. И вот в то самое время, когда торговля отважных итальянских дельцов была в самом расцвете, разнеслась неожиданная весть – турки, под предводительством Магомета II, заняли Константинополь.[12]
Через двадцать лет все генуэзские колонии были в руках Оттоманской империи. Некоторое время с ней боролась еще Венеция, но и она также, одну за другой, потеряла свои конторы на Архипелаге.
В конце концов, когда да Гама открыл путь в Индию, турки, как бы стремясь повернуть все направление движения товаров в Европу, преградили европейским кораблям путь через Дарданеллы.
С тех пор Астрахань стала приходить в упадок, а Смирна – возвышаться. Расположенная вне Дарданелльского пролива, Смирна унаследовала монополию на торговлю с Востоком, которую и сохранила до середины XVII века. Все это время Астрахань чахла, агонизировала и умирала, несмотря на то, что Иоанн IV, Алексей и Петр Великий старались делать все, что могли, чтобы гальванизировать труп великого татарского города.
Сегодня вместо Индии, которая насыщала своими замечательными товарами провинции Запада, Англия через Трапезунд наводняет Персию, Афганистан и Белуджистан своим коленкором и набивными хлопчатобумажными тканями, которых продает на сумму до пятидесяти миллионов франков в год. Поэтому, к моему глубокому огорчению, я тщетно искал в Астрахани великолепные индийские ткани, изумительное хорассанское оружие, которое надеялся там приобрести. В Астрахани осталось едва ли полдесятка персидских лавчонок, которые даже нет особого смысла посещать: ни одна из них не заслуживает названия магазина.
Единственная стоящая внимания вещь, которую я нашел, был великолепный хорассанский кинжал, с лезвием из дамасской стали и рукояткой из свежедобытой слоновой кости. Я заплатил за него двадцать четыре рубля. До того он три года провисел на стене у перса, который мне его продал, и ни одному любителю не пришло в голову снять его с гвоздя.
На следующий день после нашего приезда полицмейстер приехал за нами и пригласил посетить несколько армянских и татарских домов. Он позаботился заранее выяснить, не заденет ли наш визит национальные или религиозные чувства хозяев. И в самом деле, несколько пуритански настроенных лиц выразили свое нежелание пустить нас к себе в дом, но другие, более цивилизованные, ответили, что примут нас с удовольствием.
Первая семья, которой мы были представлены или, скорее, которую представили нам, была армянская: она состояла из отца, матери, сына и трех дочерей. Эти милые люди не постояли за расходами, чтобы достойно нас принять. Мы нашли сына у очага за изготовлением шашлыка,– мы сейчас объясним вам, что такое шашлык,– в то время как мать и три дочери накрывали стол, уставляя его вареньями всех видов и виноградом трех или четырех сортов.
Меня уверяли, будто в Астрахани насчитывается сорок два сорта винограда.
Что касается варенья, то я не уверен, есть ли на свете кто-нибудь, кто готовил бы его лучше, чем армяне. Я попробовал пять видов варенья: варенье из роз, варенье из тыквы, варенье из редьки, варенье из орехов и варенье из спаржи. Надеюсь, на меня не будут в обиде, если я расскажу, как готовятся эти сорта варенья.
Вот их рецепты.
Варенье из роз. Сначала лепестки роз отваривают в горячей воде; потом отваренные лепестки кипятят в меду до готовности, то есть пока они не становятся желтыми. Тогда туда добавляют толченую корицу и разливают варенье в банки.
Варенье из тыквы. Сначала ломтики тыквы вымачивают в воде с содой трое суток; следующие шесть суток их вымачивают в холодной воде, дважды в сутки ее меняя; затем посыпают толченой корицей и кипятят в меду. После этого – разливают.
Варенье из редьки. Редьку натирают, как хрен, затем трое суток вымачивают в холодной воде, меняя ее два раза в день, на четвертый день редьку отваривают в горячей воде, отжимают в полотенце, чтобы удалить из нее всю воду до капли, посыпают корицей и кипятят в меду.
Варенье из орехов. Берут зеленые орехи, очищают кожу с ядра, кладут ядра в воду с содой на три дня, затем вынимают и на шесть дней оставляют в холодной воде, меняя ее два раза в сутки, затем вынимают из холодной воды и снова на сутки кладут в горячую. После этого кипятят, добавив корицы, в меду.
Варенье из спаржи. Чистят спаржу, особый сорт, который там называют «лачи», кладут в воду и десять минут кипятят. Затем ее перекладывают в холодную воду и держат там двое суток, меняя воду дважды в день; потом все посыпается корицей и варится в меду.
Как видите, корица – обязательный ингредиент. На Востоке обожают корицу и не могут без нее обойтись, как русские – без укропа, немцы – без хрена, а мы – без горчицы.
Что касается меда, то его употребляют по причине дороговизны сахара, поскольку сахар стоит два франка пятьдесят сантимов, а то и три франка за фунт. Само собой разумеется, что варенье на сахаре, из чего бы его ни варить, вкуснее, чем на меду.
Что касается шашлыка,– я думаю, что слово «шашлык» просто обозначает жареный,– то нет ничего проще и легче, чем его приготовить, даже в пути или в таком месте, где нет не только кухонных принадлежностей, но и самих кухонь. Это – филе или любое другое баранье мясо, которое доступно везде, нарезанное на небольшие куски, выдержанное в уксусе в течение одного дня, если есть время и возможность, нарезанный лук, соль и перец. Мясо нанизывают на деревянный вертел, который поворачивают над тлеющими углями, а потом посыпают солью и перцем. Перед едой добавляют щепотку тутуба, и мы получаем отличное блюдо.
А теперь, если вы захотите бросить взгляд на три самых важных события в жизни армян – рождение, свадьбу и смерть, то вот что мы увидим.
Рождение. Когда рождается ребенок,– а радость бывает гораздо больше, если на свет появляется сын, а не дочь,– устраивают большой праздник, собирают вокруг постели родильницы всех родственников и друзей, особенно женского пола.
Назавтра приходит священник и окропляет ребенка святой водой. Через месяц или два отец ребенка выходит на улицу, находит юношу, чье лицо ему нравится, даже если он с ним не знаком, и просит его зайти к нему в дом. Незнакомец, догадываясь, зачем его зовут, никогда не отказывается. Молодой человек берет ребенка на руки и относит его в церковь, сопровождаемый всеми родственниками и друзьями, какие есть в доме. В церкви ребенка купают в теплой воде, священник мажет ему лоб оливковым маслом, свивает вместе белую и красную нитки, надевает их, как ожерелье, на шейку ребенка, скрепляет концы шариком из воска от свечи, на который накладывается печать с изображением креста. Шнурок на ребенке сохраняется до тех пор, пока печать не разрушится от длительного употребления или нечаянно.
Мать не встает с постели до крестин. После крестин крестный отец приносит ребенка, кладет его в постель к матери, и начиная с этого дня она уже может покинуть ложе. Все садятся за торжественный обед. Но всю посуду, использованную на этом обеде, бьют.
В первый день нового года, наступившего после рождения ребенка, крестный отец, в соответствии со своими возможностями, преподносит матери подарки.
Брак.
Браку всегда предшествует помолвка. В день, назначенный для помолвки, дом невесты наполняется родными, друзьями и особенно подругами.
Жених, тоже в сопровождении родных, является в дом будущей жены, делает предложение и подносит подарки.
Свадьба происходит через неделю, две недели или месяц, по желанию вступающих в брак.
В назначенный день жених приходит снова, с теми же сопровождающими, за невестой, которая ждет его в том же окружении, что и при помолвке.
Все отправляются в церковь, держа в руках зажженные свечи.
Дверь оказывается заперта. Священнику платят, и дверь открывается.
Священник служит молебен; врачующиеся обмениваются кольцами: супруги склоняются на несколько минут перед крестом, который их кум держит у них над головами, священник возлагает каждому венец, и кортеж направляется уже не в дом невесты, а в дом жениха.
Там в течение трех дней и трех ночей продолжается праздник и пир, на котором молодожены в венцах должны непрерывно присутствовать, не имея права уснуть ни на минуту.
На третий день снова появляется священник в сопровождении двух молодых людей, вооруженных саблями. Кончиками сабель они снимают венцы с жениха и невесты. С этого момента их оставляют одних и им разрешается спать.
В течение года жена находится в доме мужа, никуда не выходя и не видя никого, кроме его домашних. В конце года в дом приходят ее старые подруги. Они торжественно провожают ее в церковь на богослужение, потом приводят домой.
После этого она входит в категорию замужних и может выходить из дому наравне с остальными женщинами.
Смерть.
Когда в доме умирает важный член семьи – отец, мать, брат или сестра, все родственники появляются в доме в трауре, но лишь на третий день после его смерти. Траур носят целый год. Умершему кладут письма к родным и друзьям, которые покинули этот мир раньше, чем он, как бы поручая его душу их покровительству. В течение трех дней женщины в доме оплакивают умершего, причитают, и часто, боясь, что причитаний и слез семьи окажется для умершего недостаточно, нанимают плакальщиц, которые добавляют нужное для приличия количество слез к скудным слезам родственников, вернее – родственниц. В конце третьего дня наступает время прощания: в дом являются все остальные члены семьи и друзья, чтобы проводить тело в церковь.
В церкви служится заупокойный молебен, после чего тело провожают на кладбище. Там, на траве, рядом с могилой, уже расставлены хлеб и фляги с вином для тех, кто хочет есть и пить. После того как тело погребено, хлеб съеден и вино выпито, все возвращаются в дом умершего, где уже готова вторая трапеза: угощение состоит из оливок, бобов, соленой рыбы и сыра. Целый год в знак траура в доме соблюдается пост; в течение этого года близкие родственники покойного спят не в постели, а на полу, не сидят ни на стульях, ни в креслах, а только на полу; в течение года мужчины не бреют бороды и не расчесывают волос! Пятнадцать дней женщины проводят вместе, в слезах; мужчины, которые должны обеспечивать семью, могут заниматься делами, но в трауре; впрочем, они себя чувствуют спокойно – за них есть кому плакать дома.
Каждую субботу в церковь от имени умершего посылают обед для бедных. На сороковой день покупают мясо трех баранов и коровы. Мясо режут на куски и готовят с рисом: это большой обед для бедных. К шести бараньим и двум коровьим лопаткам добавляются две вареных курицы, фунт колотого сахара, конфеты, большая фляга вина и девять хлебов; это – обед для священнослужителей. Последние имеют право еще на три бараньи шкуры и одну коровью, так же, как и на одежду и белье умершего.
По истечении года снова дается большой обед для бедных и такой же для священнослужителей. В течение года траура служится сорок служб за упокой души умершего – по франку за службу. Потом, в годовщину смерти, женщины из других домов приходят снова и провожают женскую часть семьи в церковь: это первый выход женщин, соблюдающих траур. По прошествии года о мертвом вспоминать уже не обязательно.
Покинув армянскую семью, мы посетили татарскую. Проникнуть туда было труднее, хотя то, что нам предстояло увидеть, было менее красиво.
Каждый татарин имеет у себя в доме гарем, к которому относится тем более ревниво, что в среднем классе этот гарем ограничен четырьмя законными женами, разрешенными Магометом.
Наш хозяин имел положенное количество жен, но у него в их число входила негритянка с двумя негритятами. У остальных жен тоже были дети; их общее число достигало восьми – десяти душ. Все они бегали, возились, скакали на четвереньках, как лягушки, сновали по мебели, как ящерицы, и все они были движимы одним общим желанием: оказаться от нас как можно дальше.
Четыре женщины стояли, вытянувшись, как по струнке, в ряд, неподвижные, как бы погруженные в себя; они были одеты в лучшие свои платья и находились как бы под защитой своего общего супруга, который стоял перед ними, как капрал перед взводом.
Все это вместе было заключено в маленькую комнату, примерно в двенадцать квадратных футов, где единственной мебелью служили огромный диван и большие деревянные сундуки с инкрустацией из перламутра, о которых так часто упоминается в «Тысяче и одной ночи» и которые служат для перевозки товаров, но особенно для прятания любовников. За несколько минут мы полностью оценили радости полигамии и прелести гарема, и, так как нам уже более чем хватило мусульманского счастья, мы вышли на улицу, чтобы вдохнуть воздуха, менее насыщенного азотом и углекислотой.
Вернувшись в дом господина Струве, где уже определилась наша штаб-квартира, мы нашли там посланца от князя Тюменя. Князь передал нам свое приветствие, заверения в том, что мы доставим ему удовольствие, если посетим его через день, 29 октября, а также программу праздника, который он собирался устроить в нашу честь.
Нам была предоставлена возможность пригласить столько людей, сколько мы пожелаем. Так как в Астрахани мы не знали никого, мы попросили господина Струве распорядиться приглашениями по его усмотрению.
Следующий день у нас был полностью занят. Мне предложили присутствовать на торжественной закладке новой волжской плотины и сделать третий удар по ее первой свае. Право первого и второго удара было предоставлено гражданскому и военному губернаторам города.
Этой церемонии предшествовала охота на островах и рыбная ловля на Волге.
Адмирал Машин предоставил судно, на котором мы могли совершить нашу прогулку. Это же судно должно было стоять под парами в семь часов утра на следующий день, чтобы отвезти нас в гости к князю Тюменю: оказать нам большую честь в Астрахани было невозможно. В день, когда был принят этот двойной план, нас пригласили на обед к адмиралу. Обеда этого мы ждали с нетерпением. На нем господин Струве собирался обратиться к адмиралу с несколько нескромной просьбой: предоставить нам пароход, который отвез бы нас по Каспийскому морю в Дербент и Баку. Для начала скажу, что обед удался на славу и наша просьба была удовлетворена. Но мне показалось, что адмирал дал согласие с некоторой заминкой. Я сказал об этом господину Струве, но тот меня заверил, что я ошибаюсь.
Путешествие предполагалось на китобойном судне русского флота под названием «Трупманн». Оно уже отбыло из Мазендерана, и его прибытия ожидали со дня на день. На следующий день, в восемь часов утра, мы отчалили от берега со всем охотничьим снаряжением. Нас уверяли, что на островах есть фазаны. Надо было проплыть около двадцати верст. Это было предприятие часа на полтора, но поскольку закладка плотины должна была состояться только в полдень, мы сели в лодку и отправились на охоту.
Те, кому надлежало участвовать в церемонии, должны были торжественно явиться с военной свитой и духовенством. Мы добросовестно охотились два с половиной часа, царапая руки и лица в тростниках, которые были на два или три фута выше нас, и не подняли ни одного жаворонка. Точно в полдень мы вернулись к месту, назначенному для церемонии, имея в качестве дичи двух-трех коршунов и пять или шесть ястребов. Эти птицы объяснили нам, почему не было фазанов, но не могли заменить их для нас.
На самой высокой точке берега был воздвигнут алтарь. Это место точно обозначало линию будущей плотины. Пушечный выстрел дал сигнал к молебну, который служил, видимо, кто-то из важных русских священников; одежда священнослужителей была великолепна. Мы прослушали молебен, окруженные двойным кольцом – солдат и местных жителей. Второе кольцо состояло из калмыков, татар и русских. Калмыки и татары, которые были в большинстве, явились просто из любопытства и не имели никакого отношения к религиозной церемонии, так как татары были магометанами, а калмыки – ламаистами. Только шестую часть зрителей составляли русские, легко узнаваемые по тулупам и кумачовым рубашкам. В общем, все три народности по одежде и чертам лица заметно отличались друг от друга. Русские, как мы уже сказали, носят тулупы, кумачовые рубахи, широкие штаны, заправленные в сапоги, длинные волосы, длинные бороды. У них добрые и терпеливые лица, свежий румянец, белые зубы.
У татар яркие, живые глаза, бритые головы, длинные усы, белые зубы. Их одежда – папахи, сюртуки с патронташем на груди, широкие шаровары, закрывающие сапоги.
У калмыков желтый цвет лица, узкие глаза, редкие волосы и клочковатые бороды, длинные облегающие халаты и широкие шаровары. На головах у них желтоватые тюбетейки, плоские и четырехугольные, как польские конфедератки. Особенно отличают калмыков от других народов смиренная манера держаться и доброта лиц.
Русские мягки. Калмыки – смиренны. Часто говорят о сходстве близнецов, например, о сходстве братьев Лионне. Мы упоминаем именно их, потому что их знают все. Так вот, Анатоль меньше похож на Ипполита, а Ипполит на Анатоля, чем любой калмык похож на любого другого калмыка, который ему даже не родственник. Вот факт, дающий ясное представление о подобном сходстве.
Во время вторжения русских во Францию в 1814 году князь Тюмень, двоюродный дед князя, правящего ныне, явился в Париж в свите императора Александра.[13] Он пожелал иметь свой портрет, написанный Изабэ. Изабэ очень ревностно относился к своей работе и обычно просил свои модели позировать ему по многу раз. На двенадцатом или тринадцатом сеансе он заметил, что князь скучает.
«Вам скучно, князь?» – спросил художник через переводчика.
«Должен признаться.– ответил через того же переводчика князь,– что мне и в самом деле не особенно весело».
«Хорошо,– сказал Изабэ,– пошлите ко мне любого из вашей свиты, и я допишу портрет с него вместо вас. Получится точно то же самое».
Князь Тюмень велел позировать вместо себя другому калмыку, и портрет получился совершенно похожий.
После богослужения, шедшего под гром пушечных выстрелов, артиллерия смолкла и начала играть музыка.
Под звуки музыки адмирал Машин спустился с возвышения и сделал первый удар молотком по свае; господин Струве вышел после него и нанес второй; я вышел после губернатора и ударил в третий раз. Каждый удар был ознаменован пушечным выстрелом. В промежутках играла музыка. Затем присутствующим раздали хлеб, вино и соленую рыбу, и праздник запруды закончился большой братской трапезой сидящих рядом на траве русских мужиков, калмыков и татар. Русские и калмыки пили вино, а татары, будучи магометанами, утоляли жажду водой прямо из Волги, которая как питьевая не годится для нас, но вполне устраивает потомков Чингисхана и Тимура.
Примечания
[11] Дополним, что описание берегов Каспийского моря Петр I повелел составить в 1717 г., тогда же приказал осмотреть и изучить «сообщения» с Бухарой и Хивой по древнему руслу Амударьи. К 1721 г. эта работа была закончена и составлена первая карта всего Каспия. С окончанием Северной войны Петр обращает особое внимание на Каспийское море для обеспечения торговых сношений России с Востоком. В 1722 г. Петр I предпринял первый поход в Персию, что дало реальный толчок к организации морской флотилии на Каспийском море. Персидский поход доставил Российской империи значительное пространство береговой полосы с крепостями Дербент, Баку, Астрабад и убедил Петра в необходимости постоянной Каспийской флотилии, местом нахождения которой была им избрана Астрахань. В конце 1722 г. Петром I здесь были учреждены Адмиралтейство, верфи и портовое управление.
[12] Это произошло в 1453 г., когда с 300-тысячным войском при 420 кораблях Магомет II начал правильную, как говорили в прежние времена, осаду Константинополя. Против этих сил город смог выставить лишь 6000 греческих воинов под командованием последнего византийского императора Константина Палеолога и 3000 солдат под руководством генуэзца Дж. Джустиниани. Тем не менее осада длилась несколько месяцев, и только в конце мая Константинополь удалось взять.
[13] То, что сообщает Дюма об участии астраханских калмыков в русской кампании 1812 г. и последующих походах, вполне соответствует действительности. Дополним, что в 1811 г. было сформировано два конных «пятисотенных» полка; эти полки состояли: № 1 Дербеневский—под командой Джамбо-Тайши Тундутова и № 2 Хошеутовский — под командой Сербеджана Тюменя. Сформированные в августе 1811 г., полки принимали участие во многих делах и сражениях русско-французских войн 1812—1814 гг. Отметим, что тюменевский полк до самого вступления в Париж шел в авангарде российской армии. Командир первого калмыцкого полка за отличия в боях был награжден золотой саблей с надписью «За храбрость»; сам же Тюмень получил чин майора и подполковника, а также ордена Св. Георгия 4-й степени за Лейпциг, Св. Анны 2-й степени, Св. Владимира 4-й степени с бантом и золотую саблю. Многие калмыки обоих полков были награждены Георгиевскими крестами и произведены в офицерские чины.