Пожалуйста, окажите сайту посильную помощь. Хотя бы символическую!
Мы благодарим за вклад, который Вы сделаете.
Или можете напрямую пополнить карту 2200 7706 4925 1826
Вы также можете помочь порталу без ущерба для себя! И даже заработать 1000 рублей! Прочитайте, пожалуйста!
Из книги Р.Захаров «Слово о танце», М., Молодая гвардия, 1979.
«Волга, Волга, мать родная, Волга, русская река…» Как благодарен я тебе за все, что ты мне дала! Лишь только глаза научились видеть, а детский разум — вбирать впечатления, первые из них были связаны с ней — Могучей и полноводной, какой течёт она вдоль берегов Астрахани.
Помню совсем ещё детское ощущение от покачивания в каюте маленького пароходика. Ночь. Рядом со мной мама. Сквозь сон слышу, как поскрипывает на волнах наше судёнышко…
Астрахань была городом многонациональным. Кто только не жил там: и русские, и армяне, и азербайджанцы, и татары, и персы. Может быть, именно игры раннего детства со своими сверстниками — детьми разных народов — способствовали утверждению во мне чувства интернационализма, которое я пронёс через всю жизнь.
Астрахань была удивительно пыльным городом. В этом она занимала если не первое, то, во всяком случае, одно из первых мест в старой России. Почти все улицы были немощёными, и в нестерпимую летнюю жару внезапные порывы ветра поднимали такую пыль, что из окна невозможно было увидеть домов противоположной стороны. Город погружался в пыльную мглу.
Дома в городе были почти все деревянные, одноэтажные с резными, словно кружевными, наличниками и ставнями, которые закрывались на весь день, чтобы хоть как-то сохранить в комнатах остатки ночной прохлады. Из каменных зданий запомнились лишь женская гимназия да губернаторский дом, перед которым находился, как его тогда называли, «губернаторский сад» — любимое место отдыха астраханцев. В городе почти не было зелени, лишь вдоль речек Кутум и Канава росли белые акации. Настоящим оазисом был городской сад «Аркадия», где росли развесистые деревья, цветущие кустарники и масса цветов. Вся эта пышная зелень могла существовать на песчаной, раскалённой почве лишь потому, что садовники-поливальщики орошали её почти беспрерывно из длинных шлангов, под струи которых и мы, ребятишки, бросались с огромным наслаждением.
Гордостью астраханцев был деревянный, довольно вместительный театр, находившийся в этом саду, с довольно неплохой сценой, на которой выступали многие известные в то время театральные труппы, знаменитые гастролёры. Место считалось богатым — денег у астраханских купцов-рыбников было много, и поэтому туда нередко жаловали самые лучшие театральные силы.
В саду «Аркадия» находился ещё большой ресторан с эстрадой и отдельными кабинетами, где купцы задавали такие пиры с цыганами и «реками» шампанского, что молва о них шла по всей России. Здание ресторана тоже было деревянным, поражавшим красотой деревянных кружев, которые украшали его от земли до самой крыши.
Но моё первое знакомство с искусством началось не с театра, а с уличной шарманки. В те времена по городам и сёлам России странствовали бродячие шарманщики. Иногда вместе с шарманщиком бродили девочка или мальчуган, которые пели и плясали под звуки этой незатейливой музыки. Какой жалкий вид был у этих детей, как видно, не родных шарманщику, а выступавших за кусок хлеба. Худенькие, оборванные…
Однако в детские годы игра шарманщиков воспринималась по-другому. Их приход вызывал у ребятишек живейший интерес. Мы с восторгом слушали их музыку и смотрели танцы.
Первое в моей жизни танцевальное выступление состоялось именно под шарманку. Мне было немногим более трёх лет, но я хорошо помню, как выбежал во двор, услышав задорные звуки, и начал плясать. Правда, «плясать» — это не совсем то слово. Просто моё тело откликалось на музыку, подчинялось её ритму, а маленькие ножки делали то, что подсказывала музыка: я прыгал, приседая, размахивал руками, а лицо, как мне потом рассказывали, сияло от удовольствия. С тех пор, как только перед домом появлялся шарманщик, я тут же выскакивал на двор и принимался плясать. От этого занятия меня невозможно было оторвать, приходилось брать на руки и силой водворять в дом. Таким образом, для меня, как и для тысяч других детей, шарманка была первой «консерваторией», познакомившей с волшебным миром музыки. Разумеется, потребность танцевать вызывала тогда главным образом весёлая радостная русская плясовая мелодия.
Нередко водили меня родители гулять и в городской сад. Там играл военный духовой оркестр для увеселения гуляющей публики. Исполнял он популярные в то время вальсы: «На сопках Маньчжурии», «Дунайские волны», «Берёзка» и другие. Нужно отдать должное музыкантам и их капельмейстеру, играли они хорошо, вкладывая в своё исполнение много чувства, настроения.
Слушая музыку, народ всегда плотным кольцом окружал «раковину», в которой размещался оркестр. Зимой музыканты выступали на катке около пристани общества «Кавказ и Меркурий». Это общество было частной пароходной компанией.
С тех пор как себя помню, моё детство в основном прошло на Волге — от открытия ежегодной навигации и до её закрытия. Множество деревянных барж грузилось в Астрахани и с помощью буксиров отправлялось вверх по реке, доставляя грузы в глубь России.
У Астрахани, кроме пассажирских пристаней, тянулась бесконечная линия причалов, где грузились товарные и так называемые товарно-пассажирские пароходы. Проезд на них был много длительнее, но и дешевле, чем на скорых пассажирских теплоходах, и потому ездил на них самый бедный люд со своим скарбом, иногда даже со скотом. Нередко среди этих пассажиров можно было увидеть целый цыганский табор с повозками, лошадьми и массой оборванных, дочерна загорелых ребятишек.
12-футовый рейд — это был своего рода плавучий город. Все его строения стояли на корпусах старых судов, укреплённых с помощью якорей. В тихую ясную погоду я видел с нашего парохода и бакалейную лавку, и лазарет, и почтово-телеграфное отделение, были ещё таможня, и свой полицейский участок, и даже маленькая церковь, золотые купола которой весело блестели на ослепительно ярком солнце. Огромные морские пароходы обменивались пассажирами и грузами с пришвартовавшимся к ним речным транспортом. Проплывало множество барж, которые тащили мощные буксиры, катера и простые лодки сновали взад и вперёд по «улицам» плавучего города. Весь этот разнообразный флот оглушительно гудел, матросы и грузчики перекликались между собой на разных языках. В целом создавалась необычайно красочная, своеобразная картина жизни портового города. Отец мой страстно любил музыку, отлично играл на мандолине, балалайке и других русских инструментах. И вот в зимнее время, когда речники жили на берегу в родном городе, у нас собирались музыканты, образовавшие любительский маленький оркестр. Помню, старший механик играл на флейте, кто-то на баяне, на домре и других инструментах. Так после шарманки и духового оркестра я благодаря родителям весь период своего детства жил в мире музыки. Каких только распространённых в то время мелодий — песенных, плясовых, вальсов, полек, кадрилей, романсов и даже классической музыки — не исполняли наши любители!
Длинными зимними вечерами в нашем доме звучала музыка, и меня только силой можно было уложить в постель. А наутро первым моим вопросом было: «Папа, а когда вы опять будете играть?»
Собирался оркестр не только зимой. Вспоминаю, как на палубе нашего небольшого парохода сидели свободные от вахты музыканты и по необъятной волжской шири разносились звуки вальса «Дунайские волны». На встречных пароходах пассажиры выстраивались у обращённого к нам борта так, что, к беспокойству команды, судно кренилось на одну сторону.
Когда в год начала первой мировой войны наша семья приехала в Петроград, отец как-то сказал мне: «Завтра мы с тобой пойдём слушать оркестр русских народных инструментов под управлением знаменитого Андреева». Это был замечательный музыкант. Он так усовершенствовал нашу деревенскую балалайку, что на ней и сам, и его музыканты свободно исполняли классические музыкальные пьесы. Я помню Андреева — человека высокого роста, с приятным открытым лицом, помню и то огромное впечатление, которое произвела тогда на меня его музыка. С тех самых детских лет утвердилась во мне любовь к русской народной: музыке, к русскому народному танцу. Вероятно, мои реалистические позиции в творчестве, стремление в искусстве отражать живые человеческие образы, вникать в душу народа, в его характер возникли благодаря этим детским впечатлениям. В какой бы стране или местности ни происходило действие моего балета, я всегда подробно изучал все, что касается народного творчества, народной культуры.
То, что заложено в человеке с детства, останется с ним навсегда. Известно, что человеческий ум формируется и развивается всего интенсивнее в ранние юношеские годы. И мне повезло, мои понятия, принципы и убеждения складывались в очень благоприятной обстановке,
Мама моя, Ольга Николаевна Захарова, была человеком удивительной энергии, инициативы, разносторонней одарённости и огромного оптимизма. Жизнь у неё была нелёгкая с раннего детства, но жизнерадостность её не покидала. Природа наделила её незаурядным воображением, была она замечательной рассказчицей. С огромным увлечением, чудесным русским языком, который сохранился у нас в произведениях Островского, рассказывала она всевозможные истории, происшествия, и трудно было отличить, где быль, а где плод её воображения. Во всяком случае, собеседники всегда слушали её с большим вниманием, и, разумеется, постоянными слушателями её рассказов были мы с моей младшей сестрёнкой Лелей. Мама стала и моим первым «балетмейстером». В Астрахани, как и в других провинциальных городах, часто ставились любительские спектакли. В одном из таких спектаклей в доме Балабановых мне поручили роль, в которой я вместе с моей ровесницей Ксешей Балабановой должен был танцевать русскую. Мама учила нас плясать, показывая всевозможные движения, и мы с таким увлечением исполнили свой танец, что собравшиеся наградили нас дружными аплодисментами. Это было моим первым выступлением перед публикой, хоть и на импровизированной сцене.
Плавая на пароходе, приходилось много видеть и человеческой нужды, отчаяния народа. Видел, и много раз, как вдоль песчаного берега, то шлёпая босыми ногами по воде, то взбираясь на прибрежные камни, тянули на канате тяжело груженную баржу бурлаки. Впрягшись в брезентовые лямки, словно нанизанные на канат гроздья, оборванные, почерневшие на солнце люди с огромным напряжением всех сил тянули чужой груз. Насколько же дешёв был людской труд, если хозяева барж предпочитали нанимать бурлаков, а не буксиры! Когда впоследствии я увидел в музее знаменитых репинских «Бурлаком», поразился, с какой точностью и потрясающей выразительностью запечатлел он для потомства то, что было страшным уделом многих обитателей старой России. Потому, наверно, и правда горьковских книг «Детство» и «Мои университеты», которые я прочитал позже, почувствовалась мною особенно остро.
Так постепенно в моем сознании складывалось представление о жизни с её добротой и злом, справедливостью и вопиющей жестокостью.
Наступил 1914 год. А с ним — война.
Призыв в армию отца не коснулся, он был, как тогда говорили, «белобилетником» — освобождённым от военной службы из-за порока сердца. Но на Волге пришлось нам быть недолго. Скоро отец сообщил, что мы едем в Петроград.
Захаров Ростислав Владимирович [р. 25.8(7.9).1907, Астрахань], советский балетмейстер и режиссёр, народный артист СССР (1969) и Казахахской ССР (1958), доктор искусствоведения (1970). Член КПСС с 1951. Окончил Ленинградское хореографическое училище (1926) и режиссёрское отделение Ленинградского театрального техникума (1932). В 1934—36 балетмейстер Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова. В 1936—39 руководил балетной труппой, в 1936—56 балетмейстер и оперный режиссёр Большого театра (Москва). Среди балетов, поставленных З.: «Бахчисарайский фонтан» (положил начало советской хореографической «пушкиниане», шёл в постановке З. в Ленинграде, Москве, Будапеште, Токио, Хельсинки, Белграде и др.) и «Кавказский пленник» Асафьева, «Медный всадник», «Красный цветок» Глиэра, «Золушка» Прокофьева (Государственная премия СССР, 1946) и др. Для творчества З. характерно обращение к идейно-значительным сюжетам, усиление роли драматургии, средств реалистической характеристики балетных образов. Как оперный режиссёр поставил: «Руслан и Людмила» Глинки, «Кармен» Бизе, «Вильгельм Телль» Россини (Государственная премия СССР, 1943) и др. С 1927 З. ведёт педагогическую работу; в 1946—49 директор и художественный руководитель Московского хореографического училища, с 1946 возглавляет кафедру хореографии в ГИТИСе (с 1951 профессор). Среди его учеников Г. Р. Валамат-заде, Е. Я. Чан-га, И. В. Смирнов, Ан Сон Хи (КНДР), Н. Кираджиева (Болгария), И. Блажек (Чехословакия) и др. Награжден 2 орденами, а также медалями.
Соч.: Искусство балетмейстера, М., 1954.
Е. В. Бочарникова. (Большая советская энциклопедия)
7 сентября 2007 года Ростиславу Захарову исполнилось бы сто лет.