Из книги «Путевые впечатления в России»
Мы разложили большой костер из сухого вереска перед входом в нашу палатку, который повернули на заветренную сторону так, что в него от костра шло только тепло, а дым относило в сторону, к Астрахани, куда он тянулся длинной полосой, широкой и черной, как дым от парохода.
Я весь вечер писал. В нашей палатке был круглый столик, стоявший у среднего столба. В первый раз после моего отъезда из Франции ни стены дома, ни перегородки железнодорожного вагона, ни стенки пароходной каюты не давили на меня. Но лишь ценой огромных усилий я мог представить себе, что нахожусь между Уралом и Волгой, что слева от меня живут татары, справа калмыки, а я оказался посредине, между монгольскими племенами, которые пришли из Азии в Европу по следам Чингисхана и хромого Тимура! Казацкий кордон, в самой середине коего мы разбили свою палатку, окружают озера, где добывается соль, и предназначен ограждать их от набегов доблестных киргизов, которые, будучи прирожденными ворами, пробираются по ночам между постами, как бы близко они ни были расположены друг от друга, и уносят тюки с солью. Линия кордонов проходит через два десятка озер с одинаковой концентрацией соли, хотя и разных по своему образованию, продолжается до Каспийского моря и вдоль его берега, окружая его чем-то вроде скобки, соединяющейся в Астрахани, и охраняет одновременно соляные и рыбные промыслы.
В тот момент, когда я уже совсем собрался улечься на мой тулуп, явился казак с записочкой от генерала Беклемишева и великолепной белой папахой. Папаха – это головной убор из каракуля, формой напоминающий шапки наших гусар, но более мягкий. Папаха предназначалась для защиты моей головы от ночного холода, а записка объяснила ее назначение. Эта великолепная шапка привлекла мое внимание уже при первом знакомстве с генералом, и я невольно два-три раза внимательно на нее посмотрел. Генерал, заметив мои взгляды, догадался, что мне очень хотелось бы иметь такой же головной убор, и прислал его мне.
Никогда не заглядывайтесь на вещь, принадлежащую русскому человеку: сколько бы она ни стоила, он вам ее непременно подарит!
Благодаря вниманию генерала Беклемишева я, при первой же ночевке на бивуаке, мог применить на практике первое гигиеническое предписание жителей востока – держать голову в тепле; второе предписание – держать ноги в холоде – исполнилось само собой благодаря ветру, задувавшему во все щели палатки.
Западная гигиена требует как раз противоположного.
На следующий день, в девять часов утра, генерал Беклемишев прислал к нам гонца с сообщением, что завтрак нас уже ждет. Мы немедленно воспользовались приглашением.
Выйдя из-за стола, мы нашли лошадей уже запряженными и взнузданными, нашу палатку свернутой и погруженной, эскорт готовым нас сопровождать.
Три часа мы потратили на то, чтобы объехать один из берегов озера, образовывавший громадный полукруг. Вид местности был везде одинаков: тот же порыжевший вереск поблизости от соленой воды. Можно было подумать, что вереск цветет,– ничего подобного! Просто само растение, выгорая на солнце, меняет цвет.
Нигде ни один, даже маленький, пригорок не возвышается над громадной плоскостью воды, которая тянется на три с половиной лье в длину и на два лье в ширину. На расстоянии в десять – двенадцать верст один от другого мы видели небольшие, по три человека, казачьи посты с маленькими конюшнями для трех лошадей. Этих постов, сколь они ни малы, хватает для охраны озера. Господа киргизы никогда не позволяют себе вооруженных нападений, как это делают черкесы, чечены и лезгины.
Около двух часов пополудни мы остановились на берегу второго озера, безымянного, хотя оно не меньше пяти лье в окружности. Оно расположено на полпути от озера Эльтон до озера Бестужев-Богдо.
Обед для нас был приготовлен под сводом нашей палатки, которая нас опередила и была уже поставлена на берегу озера.
Ничто не создает такого настроения – не могу удержаться, чтобы не повторить этого,– такого глубокого уныния, какое внушают эти необозримые равнины, всегда одинаковые, словно море в штиль, не предоставляющие путешественникам развлечения даже в виде бури, разве что это будет песчаная буря.
Правда, мы знакомились со степью в неблагоприятное для нее время, когда она уже высушена первыми зимними ветрами. Весной, когда полынь повсюду зеленая, когда цветут желтые ромашки, а вереск – розовый, это уже не степь, а луга.
По окончании обеда у нас еще оставалось три часа дневного времени, и, поторопив лошадей, мы имели шанс поспеть к ночлегу в Ставку Караискую – маленькое местечко в четыре десятка домов, так что на следующий день могли бы уже быть в Царицыне. Ставка Караиская, как я уже сказал, насчитывала около сорока домов; шесть-семь из них принадлежат управлению и служащим. Остальные принадлежат армянам и представляют собой меблированные комнаты. Там и живут все русские офицеры, служащие на этом казачьем кордоне. Таким образом, на ночь я получил меблированную комнату. Обстановка ее состояла из плетеного соломенного стула, деревянной кушетки, стола, накрытого клеенкой, портрета императора Александра II с семьей и составляющего ему пару портрета Наполеона I в золотых эполетах с бахромою.
О нашем ужине заранее позаботился генерал, заказав его в местном ресторанчике. Там стоял и бильярдный стол, завезенный туда как главное развлечение в Ставке Караиской. Естественно, что он был расписан уже на два-три дня. Да и в самом деле, чем могут развлечься полтора-два десятка офицеров, оторванных от всего, в степях, посреди равнин, в которых нет дичи, у озер, в которых нет рыбы! Только и остается, что смотреть, как добывают соль! Это, может быть, и любопытно первые несколько часов. Это становится невыносимо однообразным к концу первого месяца. А вообразите, что так целый год!
После ужина мы потоптались вокруг бильярда и – так же как после завтрака – сделали круг вокруг озера.
Гостеприимство в России соблюдается так свято, что нам хотели уступить бильярд! Мы, понятное дело, отказались. Если что и продлевает проявления заботы, так это умение не злоупотреблять ими.
На следующий день мы поднялись на единственную гору, которая есть в этих степях. От нее озеро Бестужева и получило свое второе имя – Богдо, что означает холм. Если стоять на вершине этого холма, повернувшись лицом к востоку, то Волга окажется позади. Слева – озеро, обозримое отсюда во всю длину, впереди – небольшой казачий форт; по ту сторону озера и справа – солончаковые степи, покрытые стадами овец.
Цель нашего путешествия была достигнута: мы проехали триста верст по степи; видели киргизские кибитки; посетили два самых больших соленых озера в России; и, наконец, познакомились с одним из самых храбрых и самых любезных офицеров русской армии. И сверх того, нашли тарантас, на который уже не рассчитывали.
В одиннадцать часов мы сели в него и распрощались с генералом Беклемишевым. Взглянув на Калино, я увидел, что у него появились сабля и казацкое ружье. Это были подарки генерала.
Два часа спустя мы на пароме переправились через реку Ахтубу, которая представляет собой не что иное, как рукав Волги.
Вечером, около пяти часов, мы были уже неподалеку от Царицына, а к закату увидели наш «Нахимов», который покачивался на воде у самого города.
Это зрелище несказанно нас обрадовало: мы прибыли на тридцать часов позже, чем было назначено, и, если бы «Нахимов» отправился в путь без нас, нам не на что было бы жаловаться.
Мы оставили тарантас Беклемишева в условленном месте, не теряя ни минуты прыгнули в лодку и велели переправить нас на борт «Нахимова». Наш бравый капитан узнал нас издали и принялся энергично нас приветствовать. Мы поблагодарили его за то, что он так любезно нас подождал. Любезность эта тут же получила свое объяснение. Милейший Пастухов – так звали нашего капитана,– не предупредив нас, совершил небольшую сделку в Саратове: в Камышине нужно было взять на буксир баржу, груженную двадцатью пушками, назначенными для доставки в Астрахань.
Доставив нас в Николаевск, он, вместо того чтобы плыть далее вниз по Волге, поднялся вверх, к Камышину, где назавтра утром взял пушки на буксир. На эту работу ушло время до ужина. А вечером неблагоприятные для навигации условия вынудили капитана отложить отплытие до следующего утра. На следующее утро он отчалил. Но, отягченное буксиром, судно смогло достичь Царицына только на два часа раньше нас. Таким образом, если бы мы оказались, к несчастью, точными и прибыли бы накануне утром, не зная, что «Нахимова» еще нет, мы могли бы подумать, что он уже ушел, и постарались бы любым другим способом уехать сами. Итак, все сложилось к лучшему в этом лучшем из миров!
Однако не все оказалось к лучшему, подумали мы, когда капитан признался нам, что после пушек согласился взять на буксир еще одну баржу, груженную зерном.
Но это судно еще не кончили грузить: погрузка должна была завершиться только на следующий день к пяти часам. Тем не менее, по мнению капитана, это опоздание давало нам возможность прибыть намного раньше предполагаемого срока.
И вот каким образом.
Он нагрузит лесом не только «Нахимов», но еще два судна, и тогда мы сможем, имея на борту достаточно топлива до конца пути, идти прямым ходом на Астрахань. Мы предложили капитану, если это его устроит, задержаться на два дня вместо пятнадцати или восемнадцати часов, которые он просил.
Мне пришла в голову одна идея.
Так как Царицын был пунктом, наиболее близким к Дону, можно было бы нанять завтра на рассвете лошадей и проехать верхом шестьдесят верст, которые отделяют одну реку от другой.[1]
Птолемей был первым, кто заметил эту близость двух рек. Хан Селим первым подумал о том, что можно устроить постоянное сообщение между Волгой и Доном. Это было в 1559 году, когда он предпринимал свой поход, имевший целью вырвать Астрахань из-под московского владычества. Он даже поднялся со своей военной флотилией по Дону, имея приказ, как только достигнет Качалинской, немедленно прорыть оттуда канал для соединения с Волгой. Этот проект не был осуществлен из-за того, что турецкая армия отклонилась от намеченного маршрута и имела неосторожность углубиться в пустыни Маныча.[2]
Петр Великий тоже обдумывал эту идею. Он отправил в Дубовку английского инженера по имени Перри с приказом наметить направление канала, а когда оно будет намечено, энергично приступить к работам.
При императоре Николае в 1826 году были начаты и даже успешно завершены новые изыскания.
Сейчас или, вернее, тогда, когда мы проезжали Царицын, шли разговоры о том, чтобы заменить канал, который без конца проектировался, но так и не был построен, железной дорогой. Но цена доставки грузов на повозках столь невелика, что, скорее всего, этим способом сообщения будут еще долго пользоваться.
К сожалению, наш капитан твердо решил отправиться в путь в середине следующего дня, так что он не мог предоставить нам еще два дня, необходимые для нашей экскурсии. К тому же мы были в тех местах, где совершал свои знаменитые подвиги прославленный разбойник Стенька Разин, настоящий легендарный герой, как Робин Гуд, Жан Сбогар и Фра-Дьяволо.
Бандит Стенька Разин, которого четвертовали, ибо он был простой казак, мог бы стать, наверное, великим человеком и знаменитым завоевателем, если бы родился в королевской семье. Он обладал отвагой разбойника, прозорливостью генерала, мужеством конкистадора и, сверх того, такими впечатляющими свойствами, как красота, великодушие, своенравие и непредсказуемость поступков, которые придают популярность каждому out law[3], как говорят наши соседи-англичане.
В 1669 году, при царе Алексее, Стенька Разин заявил о себе впервые, собрав отряд разбойников, грабя баржи, спускавшиеся и поднимавшиеся по Волге. Безнаказанность и успех удвоили его силы. Успешно напав на суда и завладев ими, он стал нападать на города и брать их.
Астраханский губернатор, напуганный его успехами, отправил против него войско. Стенька Разин один вышел к войску, состоявшему из казаков, и обратился к ним с речью на их языке. Казаки закричали: «Да здравствует Стенька Разин!» – и перешли на его сторону.
Тогда губернатор отправил против него русский корпус, под командой офицеров дворян и под предводительством стольника Богдана Сверова. Русский корпус выступил в поход, встретил войско Стеньки Разина или, скорее, был захвачен им врасплох; в тот день более тысячи офицеров остались на поле боя.
Но победа не ослепила Стеньку Разина: он, чтобы дать время своей славе распространиться, удалился на реку Яик и обосновался в городе Ятске. Там к нему присоединился еще один авантюрист, Серега Косой, только что разбивший стрельцов на Волге. Объединившись, они напали на Персию, сожгли и разграбили все, что примыкало к Каспийскому морю, а затем отправились восвояси с огромной добычей, и еще увозя с собой сына правителя, Гиллана, который был взят в плен во время битвы.
Дальше уже начинает применяться обычная тактика бандитов в странах, где существует рабство, или странах, плохо управляемых. Стенька Разин объявляет себя посланцем Божьим, который восстановит справедливость, нарушенную власть имущими. Он – защитник слабых, освободитель рабов, враг притеснителей. Всякий, кто богат, становится заложником, за которого требуют выкуп, все аристократы объявлены вне закона. Деньги дворянства раздаются бедным, но таким образом, что три четверти богатств остается в руках бандита – вершителя правосудия. Все банды, оставшиеся от последовательного появления шести или семи Лжедимитриев, присоединяются к Стеньке Разину: у бандита в руках оказывается такая армия, что царь вынужден с ним считаться. Разин осаждает и берет Царицын, разбивает корпус стрельцов, посланных против него из Москвы, берет город Чернояр, где перерезает горло всем, кто убил хоть кого-нибудь из его людей, завязывает отношения с Астраханью, приближается к городу внезапно, ночью, со своим войском захватывает врасплох пригороды, истребляет весь гарнизон и часть населения, собственной рукой – ударом копья – убивает губернатора, князя Прозоровского, оставляет в городе двух своих губернаторов, которые пытают и убивают архиепископа, произносившего проповеди против Стеньки Разина, и проникает в Россию, уже мечтая о завоевании Москвы.[4]
Князь Долгоруков развеял эту мечту. Он вступил в бой с войском Стеньки Разина и победил его.[5] Взятый в плен, Стенька Разин был привезен в Москву и публично казнен, но имя его осталось овеянным славой от Царицына до Астерабада: он был бы историческим героем, если бы одержал победу; он стал просто легендарным героем, поскольку был побежден.
Мы отбыли из Царицына в назначенное время, как и обещал нам капитан. Весь день мы следили глазами за полетом бесчисленных гусиных стай, которые составляли в небе самые сложные геометрические фигуры. Воздух начал теплеть. Чувствовалось, что мы движемся к югу. Самое время: мимо нас проплывали льдины, тая в теплой воде и оповещая о том, что Волга за нами начинает замерзать. Но мы опередили зиму и могли не бояться, что она нас нагонит.
Днем мы проплыли мимо Девичьего холма. С ним связана еще одна легенда, имеющая отношение к Стеньке Разину.
Влюбившись в дочь одного дворянина, разбойник прикинулся торговцем драгоценностями и явился в имение отца своей возлюбленной. Он сказал хозяину, что боится продолжать свой путь, так как опасается, что может попасть в руки приспешников Стеньки Разина, и попросил на время убежища. Доверчивый дворянин его принял; любопытная девица попросила показать украшения.
Это было уже после взятия Астрахани и ограбления Персии, и у разбойника были в руках сокровища, какие описаны в «Тысяче и одной ночи».
Как ни был богат дворянин, оказавший гостеприимство Стеньке Разину, он все же не в состоянии был купить у него и десятую долю его драгоценностей. Стенька Разин отдал их за бесценок, назначенный им самим. Так прошла неделя; в конце ее Стенька объявил девице о своем отъезде. Она, уже охваченная любовью, предложила ехать с ним вместе. Стенька Разин признался ей во всем, сказал, кто он на самом деле, и объяснил, какой опасности она себя подвергает, следуя за разбойником, привыкшим своевольничать и куражиться, да еще зависящим от своих товарищей не меньше, чем они зависят от него. На все эти доводы она отвечала одно: «Я тебя люблю!» Влюбленные уехали вдвоем. Еще два года они вели веселую жизнь победителей; потом наступили черные дни.
Для Стеньки Разина Волга была богиней-заступницей, живым существом, как для греков – Скамандр и Архелай. Подобно Писистрату, тирану Самосскому, бросившему в море драгоценнейший перстень в качестве искупительной жертвы, он, чтобы умилостивить Волгу, решил пожертвовать самым драгоценным из своих сокровищ. И в самом деле, Волга до тех пор всегда предоставляла ему надежное убежище на своих извилистых берегах и омываемых ею островах. Однажды ночью, когда он потерпел первое поражение от русских войск, разбойник укрылся с сотней самых приближенных к нему людей на одном из холмов, который теперь носит имя Девичий холм, а тогда еще не имел названия. Там, пьянствуя, они забыли или, вернее, пытались забыть о том, что судьба отвернулась от них; но чем больше атаман пьянел, тем мрачнее становился.
Ему казалось, что Волга покидает его и что наступило время принести ей великую жертву. Он встал, взошел на утес, возвышавшийся над рекой, и обратился к Волге с импровизированной песнью.
«Я потерял твою любовь,– сказал он,– а ведь раньше ты всегда помогала мне, сыну Дона, как своему родному сыну. Что мне сделать, чтобы вернуть твое покровительство? Какой самой дорогой жертвы ты хочешь от меня? Ответь мне, древняя Волга!»
Он прислушался, ожидая, что Волга ответит ему, и услышал эхо, которое глухо пророкотало: «Ольга!»
То было имя его любовницы. Он подумал, что ошибся, и повторил свое обращение. И снова эхо ответило ему: «Ольга!»
В ответе для Стеньки Разина прозвучал приговор судьбы. Он послал за девушкой, которая спала, но сразу же, улыбаясь, прибежала к нему.
Он повел ее к пику утеса, на самый край, где оба стали над водой. В последний раз он прижал возлюбленную к своей груди, поцеловал ее в губы, и, не прерывая поцелуя, вонзил ей в сердце кинжал. Девушка вскрикнула, разбойник разжал руки, и искупительная жертва упала в реку и исчезла.
С тех пор холм называется Девичьей горой или Девичьим холмом. И сейчас, если иметь свободное время, можно выйти на берег в этом месте Волги и убедиться, что там есть эхо. Когда крикнешь над водой «Волга!», до сих пор раздается в воздухе ответ: «Ольга!»
Через неделю после смерти возлюбленной, словно он принес своего доброго гения в жертву некоему злому существу, Стенька Разин был разбит наголову и взят в плен князем Долгоруким.
Примечания
[1] Точнее говоря, Дон и Волгу разделяет пространство в 70 верст, по которому с давних пор был проложен волок от посада Дубровка на Волге до Качалинской пристани на Дону.
[2] Поход крымско-турецкого войска под командованием султана Селима II был предпринят в 1569 г.
[3] Бродяга (англ.).
[4] Основные сюжетные линии восстания С. Разина Дюма передал без особых отступлений от известных фактов. Приведем некоторые подробности тех событий, о которых говорит Дюма. Весной 1669 г. Разин отправился к «трухменской земле», куда делал набеги со Свиного острова. Персы выступили против казаков флотом из 70 судов под начальством Менедыхана, но были разбиты, причем казаки убили (а не взяли в плен) сына Менедыхана и пленили его дочь, «персидскую княжну». Затем, предвидя ответные действия персов, казаки отправились в устье Волги и напали на купеческую бусу, ограбили ее, взяли в плен сына хозяина, за которого потребовали выкуп. Что касается Астрахани, то, несмотря на предпринятые меры, 21 июня 1670 г. город был сдан практически без боя. Воевода князь И. С. Прозоровский был тяжело ранен и находился в церкви, где был исповедан и приобщен Св. Тайн митрополитом. Когда туда пришел Разин, в церкви находились также искавшие в ней спасения дьяки, стрелецкие начальники, купцы, дворяне, дети боярские. Разин учинил суд и расправу над всеми, кто был в церкви. Первым пал Прозоровский, собственноручно сброшенный Разиным с колокольни; вслед за ним были перебиты и все остальные. Тела убитых отвезли в Троицкий монастырь, где похоронили в общей могиле.
[5] Уточним также, что фактически поражение разинской ватаге нанес воевода Ю. Н. Барятинский, который пришел на помощь осажденному в Симбирске боярину И. Б. Милославскому и соединился с ним, когда тяжело раненный Разин после безуспешных атак был вынужден отступить.