Известно, что Заметайлов был родом из простых крестьян, но хорошо знал грамоту, и, возможно, составлял по указу Пугачева «прелестные письма» и воззвания.
Однако Заметайлов – только прозвище. Настоящего своего имени он не выдал даже после страшных пыток. Казаки и крестьяне называли своего атамана и Заметайлов, и Заметайло, и Метелка. Их предводитель умело заметал следы, скрываясь от царских войск, и выводил свой отряд из самых опасных ловушек. Это прозвище говорило и о другом – новый атаман начисто выметает дворян. Так, в декабре 1774 года крестьяне вотчины (Пензенского уезда) публично при всем народе кричали «и промежду того крику покойного императора Петра Третьего поздравляли и приговаривали: хотя же Пугачев нынче пойман, но на том де еще не успокоятся, а еще де есть у нас на место ево Пометала».
Среди крестьянства Заметайлов стал легендарной личностью. Шеф жандармов Бенкендорф в 1826 году доносил Николаю I о распространяющихся среди крестьян пророчествах и предсказаниях: «Они ждут освободителя… и дали ему имя Метелкина. Крестьяне говорят: Пугачев попугал господ, Метелкин пометет их».
Крестьянские толки о Заметайле, как о продолжателе дела Пугачева, ходили очень долго.
Иногда атаман Заметайлов называл себя Дубровским. Вполне возможно, что эта фамилия была известна А. С. Пушкину, собиравшему материалы о пугачевском восстании. Ведь один из романов он назвал «Дубровский». У Пугачева секретарем коллегии был Алексей Дубровский. Историк Μ. Н. Покровский считал, что под этим именем скрывался мценский купец Иван Трофимов. Кто же скрывался под именем Заметайлова, историкам еще предстоит выяснить.
Вначале имя Заметайлова встретилось мне случайно в деле тайной канцелярии, хранящемся в Астраханском архиве. Но следом стали выявляться все новые документы «о бывшем в большой привязанности к самозванцу простом мужике», и я уже не мог оторваться от пожелтевших страниц донесений и рапортов. Передо мной раскрывалась интереснейшая история одного из многих, кто вместе с Пугачевым шел искоренять ненавистное племя дворян и мирских кровопийцев. Вот что довелось мне узнать о нем.
26 августа 1774 года комендант Енотаевской крепости полковник Петрулин доносил астраханскому губернатору: «Сейчас получил я от правящего в Черном Яру комендантскую должность секунд-майора Перепечина рапорт, которым он извещал, что известный злодей Пугачев клонится к Черному Яру и уже от оного отстоит в семи верстах…».
Однако разбитый под Царицыном Пугачев, не доходя несколько верст до Черного Яра, переправился через Волгу и скрылся в новоузенских степях.
Из Астрахани на поимку Пугачева направили легкую полевую команду и полковника князя Дондукова с особым войском. Дондуков отбирал в поход только богатых калмыков. (Дело в том, что владелец Малодербетовского улуса Ценден со своими калмыками присоединился к Пугачеву.)
Власти требовали во что бы то ни стало схватить Пугачева живым. Но войску Дондукова приходилось вступать в перестрелку с рассеянными пугачевскими отрядами, а в пяти верстах выше Селитренного произошла жестокая схватка. С обеих сторон было много убитых. «Между убитых найдено тело яицкого войска татарского и калмыцкого языка толмача Адракея, который у злодея был ближним человеком и предводителем и имел при себе медали», – доносил в Астрахань Дондуков.
Так же в Астрахань были отправлены под конвоем раненые пугачевцы. Среди них– «астраханского казачьего полка сотник и депутат» Василий Горский. Отобранный у него депутатский золотой знак был отослан в астраханскую губернскую канцелярию.
Но Пугачева ни среди живых, ни среди убитых не оказалось. И, словно стая гончих по горячему следу, стало петлять по степи войско полковника. Затем Дондуков рапортовал, что его «разъезды усмотрели выше Черного Яра следов до ста пятьдесят, переправившихся на луговую сторону Волги против урочища Тоннеля, которые вверх по Волге следуют к шелковым заводам, почему я, выбрав из своего войска самых лучших лошадей, послал триста человек о двух конь…»
Как вскоре выяснилось, это был не отряд Пугачева, а повстанцы под командой атамана Заметайлова. Заметайлов, по-видимому, чтобы отвлечь от Пугачева преследователей, то приостанавливал свой отряд, поджидая войско Дондукова, то вновь уносился вскачь.
Но спасти Пугачева Заметайлову не удалось.
Передо мной лежит письмо наскоро написанное майором Ковалевым астраханскому губернатору Кречетникову:
«…Сего сентября 25 числа господин генерал-майор и кавалер Мансуров через письмо уведомили меня, что известный злодей беглый с Дону казак Пугачев в Яицкой степи около Большого Узеня пойман, а сего 30 числа получил я рапорт от находящегося в Яике господина полковника Симонова, коим тоже подтверждая дал знать, что он Пугачев по пойме сего ж 15 числа привезен в Яик и содержится тамо под крепким караулом».
Сколько ненависти к «известному злодею» и сколько скрытой радости по поводу его поимки сквозит в словах этого короткого письма! Кречетников с облегчением писал Казанскому губернатору: «Слава богу. Михельсон счастливо решил все опасения и заботы наши…»
Весь 1774 год правительство потратило на розыски остатков рассеянной пугачевской армии. Не так-то легко было погасить пламя могучего народного движения.
Весной 1775 года в Астрахань стали приходить тревожные вести. 2 апреля в Астраханскую губернскую канцелярию прибыло доношение из секретной экспедиции «о новом возмущении со стороны Саратова рождающемуся среди черни простым мужиком, именуемым Заметайло». Этот отряд разгромил вотчину господ Орловых. Сам атаман долго осматривал бумаги в канцелярии графа и «взял графскую фамильную с гербом печать».
А через несколько дней по округе разлетелись написанные рукой Заметайлова воззвания:
«Любимые чада и братья!
От имени его императорского величества объявляю, что по власти всемогущего бога за нужное нашел я без сумнения идти против злодеев-дворян в походы и вас к тому взываю…».
И атаман скреплял эти воззвания случайно найденной графской печатью.
11 марта за Волгою против села Золотого Заметайлова настигла команда капитана Бахмуцкого полка Закуля. Но после короткой схватки атаман все же сумел уйти. По слухам, он устремился в понизовье великой реки. Беспокойство вновь охватило царский двор и Сенат. От знаменитого полководца Суворова требовали самых неотложных мер. В свою очередь генерал-поручик требовал содействия со стороны гражданских властей.
7 апреля Суворов прислал уведомление астраханскому губернатору Π. Н. Кречетникову, где говорилось, что «бывший в большой привязанности к самозванцу какой-то простой мужик именуемый Заметайло отваживается внушить народу новые колебания и возмущения». Суворов требовал сообщить о Заметайлове во все присутственные места, на заставы, в уездные города.
Астраханская губернская канцелярия объявила об этом «во всенародное известие», обещая за поимку Заметайлова сто рублей. По всем командам, рыболовным ватагам, на суда, соляные озера и прочие промыслы были разосланы строжайшие предписания: «Не давая знать подлому народу, а через таких людей, как бы доверенность в тайне, сохранить могли, изыскивать секретно, нет ли его Заметайлова (по прозвищу Метелка) и подобных ему вралей у кого На жительстве». Кроме того, штатной роте и плац-майору было приказано: «надеть на себя бурлацкое платье, ежедневно обходить все базарные сходбища, осматривать суда, прибывающие в Астрахань, и примечать, не окажется ли от кого вредных обществу разглашений или о бывшем самозванце толкований».
Архивные документы донесли до нас сведения, что несмотря на самый строгий надзор, атаман Заметайлов миновал Астрахань и со своими товарищами вышел на взморье.
Ранним майским утром, едва только рыбаки купца Попова выбрали невод, в Богатый Култук Красноярского уезда прибыла расшива и в верстах двух от наводчиков встала на якорь. Через некоторое время от расшивы отошла лодка с тринадцатью казаками, державшими в руках ружья. Атаман и есаул были при саблях. Все они были молоды, у некоторых волосы обрезаны по-бурлацки, в кружок. Атамана величали Иваном Заметайловым, Метелкой, а иногда Дубровским. Он был «росту среднего, лицом красен, волосы на голове и борода рыжие, борода невелика, окладиста… Одет был в тулуп, остальные двенадцать – в серые кафтаны» (так характеризует его один архивный документ).
– Есть тут лоцман? – спрашивали приехавшие, входя на расшиву Попова.
Работные люди указали на крестьянина Рыбакова. Атаман велел ему сняться с якоря и идти за ним к Чусиной ватаге. Там у пугачевцев оставалось еще Шестеро товарищей. В лодке при них было семь чугунных пушек: три больших на станках, две средних и две мелких на ветлугах, ввернутых в борта.
Пугачевцы соединились вместе и в этой лодке отправились в дельту Урала. Рыбаков указывал им путь. Около Гурьева городка Заметайлов присмотрел себе среди рыбачьих судов большую и крепкую расшиву купца Орлова. Он захватил ее вместе с бывшими в ней людьми и одной чугунной пушкой. Работные люди с радостью перешли на сторону пугачевцев. Атаман приказал перенести на расшиву из своей лодки все припасы, пушки и бочки с водой. Пугачевцы поплыли затем к Туркменскому кряжу, где пытались объединить разбросанные отряды разгромленных пугачевцев. Заметайлов пытался даже дать сигнал из пушки, но заряд был настолько силен, что пушку разорвало и убило есаула из малороссиян. Убитого привязали к поврежденной пушке и опустили труп в море. Расшива снялась с якоря и повернула обратно в Богатый Култук. За это время Заметайлов рассчитывал поднять новый мятеж на Волге. Пугачевцы решили освободить работавших на рыбных промыслах колодников, собрать на ватагах лошадей и сухим путем ехать на Волгу к Черному Яру или Царицыну…
Не доезжая верст семь до ватаги купца Пугина, пугачевцы, должно быть, раздумали привести свой план в действие. Атаман отпустил Лоцмана Рыбакова, щедро одарив его. В «розыске» значится, что он подарил ему халат, четыре армяка, сот до двух мерлушек, бязи двадцать концов, четыре занавески, два конца синеных, три кошмы, десять бараньих шкур и четыре волчьих. Кроме того, он дал Рыбакову в оправдание записку, что задержал его силою.
Из показаний самого Рыбакова видно, что расплатившись с ним, пугачевцы захватили с Пугинской ватаги оставленную ими там тяжелую пушку и повернули назад, в море.
После этого о Заметайлове долго не было слышно. Только 6 мая с Песчаной брандвахты в Астрахань пришло донесение о появлении пугачевцев за Синим морцом.
Вечером 29 апреля пугачевцы нагрянули на ватагу астраханского ратмана Старцева на Шестовском бугре. Было их человек тридцать пять, одетых в дорогие халаты и бешметы, с ружьями, саблями и кинжалами. «Впереди их шествовал в темно-зеленом кафтане сам атаман, а за ним следовал высокого роста есаул, лицом и волосами черен, калмыковат».
Надо полагать, что отряд до этого совершил лихой налет на туркменские, а может быть и на персидские берега – одежда и оружие у пугачевцев были восточные.
На Шестовском бугре всполошились. Ватажные рабочие поспешили к атаману с поклоном и встретили его с хлебом-солью. Видя, что некоторые промысловые рабочие испуганные стоят в стороне, Заметайлов успокоил их:
– Не бойтесь, братцы! До вас нам дела нет. От меня обижены не будете. Пойдемте, я вас угощу! – И атаман направился в кабак. За ним повалили работные люди.
Пугачевцы выкатили на середину кабака бочку и стали угощать рабочих людей. В общем веселье не принимал участия только целовальник Власов. Страшно перепуганный, он дрожал за свою голову и за участь казенного добра.
На другой день казаки забрали все оставшееся в питейном доме вино, захватили выручку и одежду сидельца: два кафтана, два камзола, сапоги, перстень да шляпу.
Сиделец бросился перед атаманом на колени;
– Хоть одежонку-то мою отдайте!
Атаман усмехнулся:
– Ты, брат, как-нибудь наживешь на народной кровушке, а нам где взять. Вот за вино, как оно царское, и тебе придется отвечать, я оставлю расписку. Давай чернильницу!
Тут же за стойкой Заметайлов написал на клочке бумаги: «1775 года, апреля 30-го дня, взял я со своей командою у шестовского целовальника вина 40 ведер и собственную его одежду, впрочем, свидетели – шестовские обыватели.
Атаман Заметаев».
Когда работные люди вышли на берег провожать казаков, атаман крикнул:
— Гей! Кто хочет ко мне в казаки?
К атаману бросилось сразу несколько человек. Пугачевцы посадили их в свой шхоут и под разудалую песню отплыли от берега.
Узнав о случившемся, астраханский обер-комендант послал на Шестовский бугор своего человека. Ему давалась тайная инструкция узнать: «Долго ли были на том бугре казаки? Какая им была встреча? Где точно стояло, скольким числом людей судно-шхоут? Коликой величины и как сильно вооружено пушками? Почему работными людьми сопротивления чинено не было? Почему по уезде Заметайлова разъездной команде, да на брандвахты для скорейшей помощи знать не дано?»
Однако соглядатай на поставленные вопросы ничего вразумительного ответить не мог. Он лишь со слов подштурмана Нестерова доносил в Астрахань, что Заметайлов «с оного бугра на шхоуте возвратился за Синее морце в море».
Получив это известие, губернская канцелярия распорядилась послать для поимки казаков команду в 120 человек, под начальством двух офицеров на четырех лодках с четырнадцатью пушками. По черням были усилены разъезды, всюду разосланы указы с описанием примет атамана и его есаула.
Прошло несколько месяцев. Заметайлов словно в воду канул. Носились слухи, что в море появилось уже несколько «воровских партий», которые совершали нападение на купеческие караваны, освобождали на промыслах и ватагах колодников и штрафных солдат.
Наконец, в Астрахань вернулся с командой секунд-майор Арбеков, который донес обер- коменданту генерал-майору Левину, что несмотря на тяжелые переходы и мытарства, «о Заметайлове с его шайкой никакого слуха, и неизвестно, куда он скрылся. Зато разъездная команда наскочила на становище другого атамана – (Кулагина[1]) с партией в одиннадцать человек, который находился около Седлистого бугра по Волге».
Но и Кулагина схватить не удалось. А вскоре обе группы удальцов соединились. Силы их стали настолько внушительны, что в морских камышах они напали на воинскую команду, посланную из Астрахани. После жаркой схватки объединенный отряд разбил солдат «без остатка» и захватил лодки, оружие и все боевые припасы. Во время боя атаман Заметайлов был легко ранен в левую руку. Получили раны также есаул и четыре казака.
Одержав блестящую победу, казаки надели солдатские мундиры, увешали себя ружьями, сумками на перевязях и тесаками на портупеях. Атаман надел офицерский камзол и шляпу. Есаул взял себе офицерское ружье со штыком и шпагу. Золотой темляк от шпаги он нашил себе на шапку.
Кизлярский комендант полковник Штендер был не на шутку встревожен, когда ему донесли, что казаки движутся к кизлярскому берегу. Однако этот слух оказался ложным. Казаки повернули к ватаге купца Камышова, «ниже Астрахани, в морских косах, на Ивановском карауле». Навстречу пугачевцам вышел сам хозяин с хлебом-солью и принял их как желанных гостей. Так же встретили работные люди Заметайлова на ватаге президента астраханского магистрата купца Бодрова. Пользуясь тем, что купца не было на ватаге, работные люди подарили атаману шестнадцать промысловых лошадей.
Радостно встретили работные люди казаков и на ватаге Томановского. Сам Томановский, бежавший в Астрахань, доносил обер-коменданту Левину, что атаман Заметайлов высадился со своими людьми попытку перейти на сторону Пугачева был закован в кандалы и брошен в астраханский каземат. Его ждала смертная казнь. Однако Кулагин сумел в конце 1774 года с группой колодников бежать из каземата. Человек отчаянной храбрости, он безжалостно расправлялся с дворянами и начальными людьми. Постоянный его стан находился в одном из протоков, в низовьях Волги. В народе и поныне этот проток называется Кулагинским. на рыболовном их стане, «состоящем в море на Брянской косе». Только он, Томановский, в маленькой лодке успел приехать «на тамошний берег и хотя из воров пять человек гнались с ружьями, но догнать не могли».
Обер-комендант немедленно послал на Брянскую косу солдатскую команду, но Заметайлова там уже не оказалось. Рыбаки сообщили, что казаков было около тридцати человек. Атаман и есаул «раненые в левые руки, а еще двое очень сильно раненые из расшивы выйти не могли». Казаки рассказали рыбакам, что разбили в камышах солдатскую команду, и попросили немного хлеба. Ловцы отдали казакам полмешка сухарей.
Обер-лейтенант Левин, учитывая нехватку продовольствия у казаков, писал астраханскому губернатору, что люди Заметайлова, по-видимому, предпримут нападение на «мореходные суда с казенным провиантом». Для поимки пугачевцев Левин требовал дополнительных солдатских команд и чтоб на каждой лодке иметь по две небольшие пушки.
На взморье высадили новую разъездную команду подпоручика Климова. Прибыв на Четырехбугоринскую брандвахту, Климов узнал, что на соседней ватаге ограблен купец Николаев. Подпоручику донесли, что Заметайлов направился к Лаганской ватаге. Климов бросился в погоню. В полночь он был у Лагани. Но захватить казаков врасплох не смог. Завязался пушечный и ружейный бой. Казаки показали в этом бою большое военное мастерство. Вот что писал обер-комендант Левин в рапорте губернатору Кречетникову:
«…И между того тех разбойников пуля и оружие не вредило и из оных никого в уроне не состояло, причем сам атаман из ружья выстрелил и ранил подпоручика и на разъездную лодку со своими разбойниками наскочил и отбил у солдат лодку… а оный подпоручик от той раны умер, через сие Вашему Превосходительству рапортую».
На всех ватагах с нетерпением ждали Заметайлова. Стоустая молва о нем докатилась даже до пределов Башкирии и Сибири. 26 мая генерал-поручик Суворов писал из Уфы, что «Близ города какой-то башкирец Бахтирейка рассеивал слухи о приходе из-под Гурьева Метелки-Железного лба». Суворов считал Метелку и Заметайлова за одно лицо. Генерал-поручик предписал майору Мансурову послать из Уральска партию конницы и пехоты «занять в Гурьеве пост, действовать на море и кончить сего разбойника, если он там оказался».
В тот же день Суворов приказал командировать из Саратова майора Соловьева с ротою гренадер на судах, двумя эскадронами гусар и двумя ротами пикинеров с вожатыми казаками.
Власти боялись, как бы опять не забушевало пламя крестьянской войны, поэтому старались блокировать очаг опасности в нижней Волге. Майору Соловьеву было строжайше предписано: «без предлогов и околичностей, под страхом военного суда и казни, если еще Заметаев не окончен, то где бы он ни был: на Каспийском море, внутри земли, вблизи или отдаленности, оного сыскать, схватить или на месту ту ж минуту умертвить».
Однако пока назначенная команда успела собраться, выступить, дойти до Астрахани – времени прошло немало. К тому же два сплавных судна и шесть островских лодок оказались настолько ветхи, что их пришлось дорогой чинить. Из-за частых остановок команда Соловьева пришла к Астрахани 28 июня, когда о Заметайлове и слуха не было. Но в Астрахани, среди народа, появились воззвания атамана. Губернатор приказал сжигать «воровские подметные листы» Заметайлова.
А 1 июля в Астрахани было получено для чтения народу печатное «объявление» графа Панина. В нем говорилось: «…ныне с великим оскорблением услышал я, что между народом в некоторых местах разглашаются и рассеиваются плевелы таковые, якобы какой-то разбойник Заметайлов появится и будет производить новое народное разорение. Я должностью моею нахожу… через сие объявить и увещевать, чтобы тому разглашению отнюдь не верить и не пускать народу вводить себя в новое какое-либо заблуждение к новой себе погибели и крайнему разорению, не веря никому об оном разглашении, и запрещаю имя Заметайлова и всякого другого подобного тому чудовища к народному устрашению произносить и употреблять или упоминать. Если же кто дерзнет именем злодея Заметайлова или каким другим возвещать новое в народе возмущение, с тем приказано будет поступать со строгостью государственных законов, как было от меня поступлено с возмутителями и сообщниками минувшего народного возмущения».
В Москве приходили в ужас от одной мысли повторения крестьянского восстания, а граф Панин, обагривший руки в народной крови, грозил астраханцам еще более жестокими наказаниями.
Между тем, казацкий отряд Заметайлова начал действовать под самой Астраханью. Сенатор Никита Бекетов писал астраханскому губернатору, что «из его сельца Образцова приказчик уведомил об оказавшихся на реках там протекающих партии в двенадцать человек с восьмью пушками».
В ночь с 29 на 30 июля пугачевцы «все без бород, одетые в темное китайское и коноватное платье и сапоги, у многих сабли, ружья и кинжалы, с пушкой на одной лодке, приплыли рекой Черепахой…». Они совершили налет на имение сенатора Бекетова в селе Началово Это имение находилось в 12 верстах от города.
Бывший астраханский губернатор Н. А. Бекетов грабительски сколачивал себе состояние. В его новом имении, которое получило название Черепаха, земля была заболочена. По указанию губернатора здесь насыпали валы, устроили систему дренажа, и на пустынном месте возникла роскошная дача, утопающая в садах и виноградниках. Бекетов окружил себя изысканным комфортом, имел своих дворовых музыкантов и художников из числа крепостных. В хозяйстве сенатора использовался даровой труд колодников и штрафных людей. Вот их-то и решил освободить Заметайлов.
Зарево охватило полнеба. Пугачевцы подожгли винокуренный завод. На широком подворье Бекетова шум и крик. Это освобожденные колодники искали управляющего имением и челядь сенатора. Расправа была короткой.
Работные люди и колодники давно поджидали пугачевцев. Хотя сам Пугачев и не был в низовьях Волги, но молва о нем проникала всюду. Это видно из «Устных преданий черепашенцев», записанных В. Т. Кулагиным в конце XIX века. Черепашинцы рассказывали, что «Пугачев с крестьянами был добрый и милостивый, выпускал крестьян на волю, а господ вешал и настолько был прозорлив, что как бы господин ни наряжался мужиком или бабой, Пугачеву стоило только взглянуть на руку и он сразу узнавал, что это переряженный барин. Пугачева на Черепахе тоже ожидали, был слух, что Пугачев идет со своим войском на Астрахань, и будет проезжать на судах из Болды рекою Черепахою в Кутум. Управляющий Ахматов приказал себе тайно сделать в саду землянку».
Однако от Заметайлова управляющему скрыться не удалось… А через несколько дней рекой Болдой казаки приблизились почти к самому городу. Когда поравнялись с рыбным плотом, на котором находилась разъездная команда, капрал и солдаты, их окрикнули.
– Мы добрые люди,– отозвались с лодок, – и приехали к ватажной кухне.
Но когда солдаты заметили, что из лодок вышли вооруженные люди «в казацком одеянии», они открыли по ним оружейный огонь. Казаки в долгу не остались и начали палить из ружей и пистолетов. Вскоре с той и с другой стороны оказались раненые. Затем схватка перешла в рукопашную. Казаки «у солдат все ружья выбили, самих их били нещадно и имевшиеся при промысле ловецкие и прочие лодки все изрубили и затопили».
На следующий день в канцелярии астраханского губернатора собрались все высшие военные чины. Несколько часов длилось секретное совещание. Наконец, было решено послать на поимку пугачевцев новые разъездные команды. Капитан-лейтенанту Баллею указали поставить на брандвахтах по две пушки. Офицерам было предписано «следовать по разным протекающим из Волги в море протокаги и, сообщаясь там со стоящими брандвахтами, чинить поиск и далее в море не леностным, но ревностным образом, чего ради обнять тем разъездным командам все протоки и ерики, чтоб и малейшего простора ворам быть не могло, разведывая на трактах, на станах и ватагах. Как же скоро где таковые воровские партии уведаны будут, то, тотчас сообщаясь с другими командами, делать нападение и поимку ни мало не допуская злодеев до ухода в море потаенными дорогами».
Напрасно рыскали по глухим ерикам разъездные команды. Пугачевцы словно провалились сквозь землю.
***
В жаркий летний полдень более двух десятков всадников остановились на отдых во владениях Теки из Эркетенева рода. Через час несколько прибывших направились к пасущемуся в степи табуну лошадей. Вскоре им удалось обменять у табунных пастухов своих измученных коней на свежих игривых скакунов. Правда, пришлось доплатить за это десять рублей.
А через день разъезд бригадира Пиля узнал об этой сделке неизвестных всадников с пастухами. Начались расспросы: кто возглавлял прибывших?
После небольшого запирательства табунщик Делек Лоузганов показал: «… Атаман у них в почтении и ими беспрепятственно повелевает, который ростом не велик собою, лицом рыж с малыми рябинками, волосы на голове русые, борода и усы рыжие, на левой руке близ мизинца имеет рану, ему около сорока лет, как же он именем и прозванием называется не знает, а разбойники зовут его батюшкой… Есаул у них ростом высокого, лицом смугл, волосы на голове черные, борода и усы бритые…»
Получив донесение Пиля, астраханский губернатор Кречетников схватился за голову. По всем приметам выходило, что это Заметайлов был в калмыцкой степи. Значит, он ускользнул из плотного кольца разъездных лодок и брандвахт, сумел вырваться на степной простор. Не сдобровать Кречетникову, если Заметайлов замутит вновь русское государство. Спешно собравшись, губернатор поехал в столицу, оправдываться перед государыней.
А 4 августа царицынский комендант Цыплетаев прислал в Астрахань срочную депешу: «Заметайлов с его сообщниками в Кумшацкой станице пойман атаманом Климом Нагибиным и его донскими казаками».
Судьба атамана Заметайлова сложилась трагично. Видя, что поднять восстание в Астраханском крае едва ли возможно, он решил перебраться на Дон. Бросив лодки, распродав часть имущества, казаки закупили лошадей у калмыков и тронулись к вольному Дону. Однако в Кумшацкой станице домовитые казаки по наущению атамана Нагибина схватили прибывших из Астрахани пугачевцев, заковали в цепи и отправили в Черкасск к войсковому атаману Сарычеву. Оттуда их переслали в Царицын. О поимке «опасного преступника» тотчас же было дано знать астраханскому губернатору Кречетникову, находившемуся в столице. Губернатор не замедлил донести о таком важном событии в Сенат, где давно с тревогой следили за действиями Заметайлова.
Предписание сената было таково: «…как уже они, воры, в злодеяниях своих обличены, решение учинить по указу 1754 года в тех самых местах, где ими злодейства чинены были и, наконец, послать в тяжелую работу в Нерчинск вечно».
Губернатор Кречетников распорядился «наказание кнутом учинить им повсеместно, сначала в Саратове, затем в Царицыне, а потом, заковав в крепкие кандалы, доставить в Астрахань и там на всех тех местах, в коих от них разбойничество происходило, бить жестоко кнутом».
После наказания в Царицыне умерло от побоев несколько казаков.
3 ноября, под наблюдением секунд-майора штабной роты Керова должна была совершиться казнь над пугачевцами в Астрахани.
В тот день с утра толпился народ в кремле у лобного места. Послышался грохот барабанов. От Причастных ворот заскрипели повозки со связанными казаками, заблестели на солнце штыки конвоя. В это время палач установил на лобном месте «кобылу» – высокую скамью, обитую кожей. Секунд-майор взошел на эшафот и стал читать приговор. Конвой вскинул ружья на караул.
С Заметайлова сорвали рубаху и уложили на «кобылу», затянув ремнями руки и ноги. Барабаны забили частую дробь. Толпа замерла.
Палач засучил рукава и, взяв кнут левой рукой, высоко поднял его над головой. Потом, зайдя со спины осужденного, остановился и с нарочитой медлительностью стал отводить левую руку назад. Ловко перехватив кнут за спиной правой рукой, взметнул его вверх, устрашая народ. Затем отступил шага два назад и, разбежавшись, зычно крикнул: «Держись!».
Хвосты кнута черными змеями взметнулись вверх, злобно свистнули в воздухе, и падая на спину казнимого, как бы сами собой соединились, образовав толстый кожаный жгут. Даже со стороны было видно, что удар этот свиреп и безжалостен.
Но Заметайлов не вскрикнул. Лишь после двадцатого удара побелевшее лицо атамана бессильно упало на плечо…
В тот же день, на больших лодках под конвоем тридцати солдат, казаков повезли для наказания по ватагам. Сначала была совершена экзекуция на Уваринском учуге, потом на рыболовном стане в Седдистове, где умер под кнутом казак Шапошников. Затем казаков секли на ватагах: Травинской – сенатора Бекетова, Блиновской – купца Шаранина, Белужинской – купца Дьяконова. На последней не выдержал тяжкого наказания сам атаман и умер, не проронив ни слова. С ним вместе испустили последний вздох казаки Чернышев и Баженов. Крепче всех оказались Мухин, Швецов, Григорьев, Обвертинин. Они вынесли еще одно наказание под Красным Яром, но дальше следовать уже не могли. На ватаге купца Займинцева ночью все «без остатка померли».
Умерших погребли на небольшом бугре. Только Заметайлова, по указу губернатора, должны были возить по ватагам, где он освобождал колодников, и мертвого сечь кнутом. И долго еще его труп возили по взморью, стараясь нечеловеческой расправой вселить страх перед властями…
…Вот что рассказали мне архивные документы об одном из сподвижников Пугачева и продолжателе его дела. Но, разумеется, мне удалось проследить далеко не все подробности жизни и борьбы атамана.
[1] Кулагин, или атаман Кулага – бывший солдат первого астраханского батальона.