Внучок приехал
От пристани по пыльной тропинке, обходя во множестве снующих дворовых собак, я вышел на единственную асфальтную дорогу села. Эта дорога протянулась от паромной переправы и до местного судоремонтного завода. Мимо проносился местный транспорт: мотоциклы с люльками и грузовые мотороллеры. Редкие прохожие внимательно всматривались в прибывших. Возле магазина, справа, селянки громко обсуждали местные новости, споря о чём-то с друг другом. До меня долетало многократно повторенное: «ну, прям», «хватит штоль»… Было непривычно и забавно это слышать. Так посмеиваясь над местным диалектом и «совсем не местоимениями», доносившимся со дворов, я дошёл до середины асфальтной артерии села и свернул на обычную, обильно поросшую травой улочку. Пройдя ещё немного, я увидел знакомый мне дом и сад.
Улица была пустынна. Солнце, стоявшее почти в зените, припекало. Подойдя к палисаднику и повернув деревянную вертушку, вошёл. Тишина! И только прикоснувшись рукой к щеколде ворот, я услышал звонкий заливистый лай. У моих ног, метался рыжий бесноватый комок. Будто давно знавший меня и потому радостно повиливавший хвостом. Я открыл ворота и вошёл во двор. На шум из дома вышла пожилая женщина в цветастом платье и таком же платке. Поправив платок на голове, прищурилась, приглядываясь ко мне, заулыбалась:
— О! Внучок! – И придерживаясь за перила, она спустилась по ступеням рундука. – Вырос-то как! Ну, дай я тебя обниму…
И уже сидя у кухни, под навесом, плотно увитым лиано-подобным растением с разноцветными цветами, я подумал: Как прекрасно быть гостем! У своей бабушки! Ну, кто ещё, тебе, балбесу, нажарит сладких пирожков и нальёт чаю с ежевикой?!
На досчатом столе, укрытом клеёнкой, посередине, стоял сверкавший боками самовар. Самовар кипел и дымился от углей внутри его. Заварной чайник водружённый сверху, покрывался сизым налётом… Сквозь вьюн, плотно обвившим навес, пробивалось солнце, скользя солнечными пятнами по стенам и столу. Высвечивая, как прожектором, назойливых ос, прилетевших на сладкое и стремящихся влезть в стекляшку с вареньем. Наконец-то, вдоволь наевшись я почувствовал себя сонным и счастливым. Сознание затуманилось и веки потяжелели… Здесь же, под навесом, у стола стояла металлическая кровать и я показывая га неё рукой:
— Бабушка, спать хочу… Лягу здесь?!
— Ложись, ложись! Сейчас подушку дам и покрывало.
Укрывшись покрывалом и почти провалившись в сон, вспоминаю о привезённых подарках для бабушки: — Бабушка! Там в сумке, на рундуке, подарки тебе: чай, конфеты, платье…
Что-то больно укусило за лицо. Прихлопнув, я открыл глаза – на руке была кровь. Комар. Тень от деревьев поглотила дом. Под навесом уже сгустились сумерки. Я встал, обул тапочки. Опять укусил комар. О, как я не люблю этих существ! Что за садист их создал?! Звенят, пищат и вечно пьют нашу кровь!
В тихом, по вечернему, воздухе ни шороха. Лишь где-то вдалеке лаяли собаки. Ветер донёс негромкие голоса из-за забора. Прислушался. Бабушкин и ещё один, незнакомый мне, женский голос. В палисаднике, на лавочке, рядом с бабушкой сидела её подруга бабушка Настя.
— Здравствуйте! Я Вас не узнал по голосу.
— Богатой буду! – со смехом ответила та.
— Проснулся? Ну что, пойдём ужинать? Пока ты спал я борщ приготовила и рыбу пожарила…
— Нет. Спасибо! Не хочу я рыбу! Вспомни своё прошлогодние меню: уха, рыба жареная, пирожки с рыбой, пирог с рыбой, картошка жареная с рыбой… Ничего не забыл?! А! Рыба сушеная!
— Ты чего такой? Дурной сон или покусал кто? – спросила бабушка Настя.
— Да. Комары покусали.
— Видимо бешеные они, комары эти. – Бабушка Настя поднялась с лавочки и посмеиваясь пошла к калитке палисадника, — Ладно, Ивановна, спокойной ночи вам.
Попрощавшись, мы закрыли ворота и вошли в дом.
— Ну, что? Будешь борщ?
— Нет. – покачал я головой. – А пирожки остались? Тогда – пирожки и чай.
Мы попили чаю и бабушка ушла в дальнюю комнату, туда, где у неё висели иконы. Я же вышел во двор и угостил остатком сладкого пирожка рыжего псёнка. Присел возле него, но меня в миг облепило комарьё и я отбиваясь от них вернулся в дом. Бабушка ещё молилась и я, от нечего делать, извлёк из сумки альбом для рисования и карандаши. Рисование – моё любимое занятие, всегда и везде!
Вернувшаяся бабушка разобрала постель и стала готовиться ко сну. Мне же спать не хотелось
— Я пойду к себе в комнату, порисую, потом лягу…
— Иди, иди… Спокойной ночи.
— Приятных снов.
Сидя за альбомом для рисования, я призадумался: а что я буду здесь, в селе, больше месяца делать?! Пока я был мелким, всё было интересно и любопытно, а сейчас? Скукатень!
Местные дети, обычно, с утра до вечера пропадают на речке. Ловят рыбу, купаются, ныряют в Волгу… Я же всегда с недоверием относился к этой мутной, илистой воде. Тем более, моя добрая бабушка всегда щедро потчевала меня историями о ужасных сомах, нападающих на детей. Купанье меня особо не прельщало, а к рыбной ловле я равнодушен. В общем – скука. И альбом для рисования моё единственное спасение.
Проведя за рисованием и размышлениями час-другой, стал засыпать и я. Выключил свет, запрыгнул в кровать. Старые пружины заскрипели, заскрежетали… Что ж, целый год на этой кровати никто не спал.
В окно светил уличный фонарь, жёлтым пятном покачиваясь на побеленной стене печи. Слух выхватывал из ночной бездны звуки. Перекличка собак, вопли котов, шум моторок на реке… Всё шло своим чередом и село жило своей обычной жизнью, незатихающей даже ночью.
Сквозь сон донеслось: Городские, они такие! Любят поспать! Да…
Щёлкнула щеколда ворот. Открыв глаза, посмотрел на часы: без пятнадцати девять… Ещё раннее утро! «Городские они такие… Да…» — мысленно передразнил я. Минут пять проворочавшись в постели, я встал и вышел в сад. Под яблонью, на деревянном настиле, стоял самовар и как заправский теплоход дымил трубой. Бабушка что-то стряпала в летней кухне. Прошлёпав по деревянным настилам до кухни, увидел бабушку жарящую в большой сковороде, на керосинке, картошку. Запах душистого перца и лука приятно щекотал ноздри.
— Доброе утро!
— Доброе… Умывайся. Сейчас позавтракаешь и пойдём, пока не жарко, сходим на кладбище. Цветы польём…
— Далось тебе, бабушка, это кладбище! Кому нужны там цветы? Мёртвым-то всё равно!
— Славик, это нужно живым, а не мёртвым. Это память и уважение.
-Ладно… Только я твоим коромыслом носить не буду. В том году все плечи подрал. Как люди ими воду носят? Это же неудобно! Вёдра болтаются, вода плещется, ноги из-за этого все в грязи! Ужас!
— Какие мы неженки! Так носи, руками! Пару раз сходим, и всё… Поздороваешься с дедушками.
Я пошёл умываться и голос бабушки заглушился шелестом сада. Ветер играл кронами ветвей и гнал по голубому небу чисто-белые облака.
После завтрака, как и было запланировано, мы отправились поливать цветы у семейных могил. И пока шли по улицам села, несколько раз останавливались для разговора с прохожими и такими же «бабульками-дедульками», как и бабушка, сидящими на скамеечках подле своих домов. Зорко посматривающих вокруг и живо интересующихся всеми новостями: кто женился, кто родился, кто умер, кто плох или хорош… Мне только и оставалось что вздыхать и демонстрировать своё нетерпение. Наконец-то мы приодалели все препятствия на пути и благополучно прошествовали через кладбищенские ворота. Но и здесь бабушка нашла с кем поговорить, причём не только с живыми. Я страдал молча и пытался произвести сложное уравнение и поставить знак равенства меж её заботой, вкусными пирожками и, вот такими вот, «общительными» походами. Но всё когда-нибудь заканчивается. Так и здесь. Мы полили цветы водой из ерика «протекавшего» у подножия кладбищенского холма, бабушка поговорила со всеми умершими, кого знала, а знала она многих, и мы, почти благополучно, пришли домой. По пути купив горячего хлеба в местной хлебопекарне. Хлеб был мягок и ароматен и я не удержался и ополовинил одну из булок.
Тень деревьев и навеса кухни спасала от жары. Солнце уже настолько сильно припекало, что даже деревянные дорожки в саду обжигали босые ноги. Попив компота, я взял несколько яблок, разложив их по карманам шорт.
— Бабуль, я на речку!
— А обедать?
— Потом…
На улице ветер закручивал местами пыль. Село казалось вымерло. Даже собак не видно. Лишь с берега реки доносились ликующие голоса детей. Наконец в одном из переулков сверкнула река и берег, поросший травой и камышом. Шёл я на голоса детей, к большому бревенчатому причалу, откуда, обычно, ныряли местные мальчишки и девчонки. По пути остановился у большой, не глубокой лужи, в которой сверкали тела мелкой рыбёшки. Зайдя в воду попытался поймать их руками, но они всякий раз бросались от меня в рассыпную. Оставив безуспешные попытки, я замер облокотившись о колени и опустив голову к воде. Я наблюдал! Рыбёшки, успокоившись мирно плавали вокруг. Некоторые вертелись у самых моих ног, иногда их пощипывая. Щекотно! Стало совсем жарко и приятная вода в луже, обволакивающая мои ноги, вернула желание купаться. И я отправился к причалу. Но по сути это был пирс – метров на тридцать протянувшийся от берега в реку, собранный из мощных брёвен.
Дети прыгали с причала, кто «ласточкой», кто «солдатиком». Некоторые для этого ещё и разбегались по пирсу. Деревянная конструкция причала гудела от обилия бегающих и прыгающих. Облокотившись о перила, в уголке причала, я замер и молча наблюдал за беснованиями местных. Разделся, решившись искупаться, но прыгать с причала не стал. Спустившись по бревенчатой конструкции к воде, я увидел, что и под причалом оживлённо играли дети. Они играли в «голи» — перепрыгивая с бревна на бревно или ныряя в воду и вновь взбираясь на брёвна…
Я нырнул под воду и с открытыми глазами поплыл. Тут же, прямо передо мной кто-то «бомбочкой» плюхнулся в воду. Всё вокруг зафонтанировало миллионом воздушных пузырей. Я стремительно вынырнул, едва не нахлебавшись воды. Вслед за мной из мутных вод показалась белобрысая голова. Девчонка! Смешливое лицо с веснушками.
– Ха-ха… Чо, испугалси, штоль?! – Захихикала она отплывая.
Поплавав ещё немного, в стороне от прыгунов, я отправился домой.
Последующие несколько дней моих каникул были ничем не примечательны: я собирал яблоки, полол траву, ходил купаться на речку. Много рисовал. И всё остальное время валялся на рундуке, глядя в синее-синее небо, в самую его глубину. Наблюдал за облаками и искал в них фигуры и лица. Лошади, львы, головы людей и настоящие самолёты проплывали надо мной в этой невероятной высоте.